Введите набор букв или слово из которых требуется составить слова, неизвестное количество букв можно заменить символом *
Чтобы составить слова из букв — введите заданные буквы в основное поле, если данные буквы можно использовать повторно, то отметьте это флажком в поле «буквы могут повторяться», дополнительно можно отфильтровать существительные слова. Стали доступны дополнительные фильтры, которые можно активировать кликом по ссылке «дополнительные фильтры». Данные фильтры могут работать самостоятельно без привязки к заданным буквам. Т.е. если основное поле «Ваше слово» заполнено, то данные фильтры будут выполнять вспомогательную задачу отфильтровывая результат нужным образом.
Слова из букв — это онлайн приложение, которое поможет составить слова из заданного набора букв или из другого слова (обычно большое т.е. длинное). В нашей базе большой набор существительных русского языка, без использования имен собственных, прилагательных, наречий, глаголов и пр. слов, которые, как правило, не используются в подобных головоломках, но при желании, вы можете снять галочку с «существительные», тогда в набор будут включены множество других слов, в том числе и имена собственные, названия городов, фамилии и имена известных людей.
Составление слов из некоторого набора — это отличная гимнастика для мозгов, поэтому не торопитесь разгадывать ответы используя наш сервис, попробуйте сделать это самостоятельно. Составление слов из букв довольно часто используется на различных детских (и не только) олимпиадах, т.к. это отличный способ проверить эрудицию и скорость мышления. Тренируйтесь и приходите к нам проверять себя. Одна из возможностей сервиса — это возможность просмотра значений слов, которые предлагаются в качестве решения, таким образом вы гарантированно расширяете свой кругозор и эрудицию.Популярные запросы
Пожелания и предложения по сервису можно отправить на [email protected].
подняться вверхглавная другие сервисы
с. и. горохова УДк 81’23
использование вероятностно-статистической информации о грамматических формах слов
при порождении речи: корпусное исследование речевых ошибок1
Сопоставление данных речевых ошибок русской речи и данных Национального корпуса русского языка позволяет предположить, что во внутреннем лексиконе хранится вероятностно-статистическая информация о частоте использования словоформ и что высокочастотные грамматические формы слов имеют приоритет при порождении высказывания.
Ключевые слова: речевые ошибки, грамматическая форма слова, частота словоформы, искомая словоформа, заменяющая словоформа.
svetlana I. Gorokhova
the use of probabilistic information about inflected word forms in sentence production: a corpus study of speech errors
A comparison of Russian speech error evidence with the Russian National Corpus data suggests that probabilistic information about the frequency of inflected word forms is available in the speaker’s production lexicon, and higher-frequency inflected forms are more likely to be selected during language production.
Keywords: speech errors, inflected word form, word form frequency, target word form, error word form.
Роль эффекта частоты при порождении и восприятии речи уже давно является предметом довольно оживленного обсуждения. Два противоположных подхода к грамматическому компоненту языковой способности — «порождающие грамматики» и разрабатываемые в последнее время так называемые «пользовательские грамматики» — отводят вероятностно-статистической информации на этой стадии порождения/восприятия речи совершенно разную роль.
Пользовательские («usage-based») грамматики основаны на предположении, что всякий раз при использовании определенной формы слова или грамматической конструкции во внутреннем лексиконе активируется соответствующий «узел» или группа «узлов» и частота активации словоформы или грамматической конструкции оказывает влияние на способ ее хранения в лексиконе [см. Croft & Cruse 2004].
С другой стороны, сторонники генеративных грамматик признают, что особенности порождения нерегулярных форм слов (например, форм прошедшего вре-
1 Работа выполнена при поддержке гранта РФФИ № 13-06-00353 вопросы психолингвистики
мени неправильных глаголов) и способ их хранения в лексиконе зависят от частоты их использования в речи, но при этом предполагают, что при образовании регулярных форм слов (например, форм прошедшего времени правильных глаголов) информация о частоте их использования неактуальна для механизма речепорож-дения. Согласно этой точке зрения, получившей название «теории двойственного процессинга», регулярные формы слов каждый раз порождаются заново с помощью определенных грамматических правил, а низкочастотные нерегулярные формы хранятся целиком [Caramazza et al. 1985; Pinker & Prince 1988, 1994; Pinker 1991, 1997; Clahsen et al. 1992; Prasada & Pinker 1993; Marcus et al. 1995; Ullman 1999]. Многие приверженцы этой теории — авторы авторитетных экспериментальных исследований порождения речи — утверждают, что можно говорить лишь о выборе лексических единиц, но никак не о выборе грамматических форм слов, поскольку грамматические характеристики приписываются лексическим единицам автоматически. Таким образом, роль вероятностно-статистических характеристик грамматической формы слова в речепроизводстве изначально отвергается [см., например, Caramazza et al. 2001; Costa et al. 2003; Schiller and Caramazza 2002, 2003; Bordag and Pechmann 2008].
Сторонники «пользовательских» моделей подвергли «модели двойственного процессинга» критике, утверждая, что, наряду с низкочастотными нерегулярными формами, во внутреннем лексиконе полностью хранятся и многие высокочастотные формы слов [Dabrowska 2008]. Было показано, что «эффект частоты использования» регулярных форм слова наблюдается при восприятии речи на английском [Sereno & Jongman 1997; New et al. 2004], финском [Lehtonen & Laine 2003], французском [New et al. 2004] и голландском [Baayen et al. 1997; Baayen et al. 2002 -исследования восприятия речи; Tabak et al. 2005; Bien et al. 2005 — исследования порождения речи] языках. Сходные результаты получены при исследовании речи больных с аномией [Bi et al. 2007]. Эти экспериментальные исследования свидетельствуют в пользу гипотезы о хранении в лексиконе высокочастотных форм слов как самостоятельных единиц [Stemberger & McWhinney 1986].
Важность частоты использования грамматических конструкций как детерминанты лингвистической структуры и языкового употребления признается всеми «пользовательскими» моделями грамматики [Croft & Cruse 2004; Bybee 2006; Diessel 2007]. Высказываются предположения о том, что информация о частоте использования различных грамматических структур является частью языковой способности [Demuth 2007]. По-видимому, можно говорить как о частоте словоформы (т.н. «частоте экземпляра» — token frequency), которая является одним из показателей устойчивости представления этой словоформы во внутреннем лексиконе, так и о частоте данного грамматического явления (т.н. «частоте типа» — type frequency — например, о частоте регулярного/нерегулярного образования формы прошедшего времени глаголов), свидетельствующей о «потенциале» данной когнитивной схемы [см. Bybee 2006].
Х. Диссель [Diessel 2007: 124] считает информацию о частоте использования лингвистических структур движущей силой нескольких психологических механизмов, действующих при порождении и восприятии речи. Однако, как отмечал Д. Джурафски [Jurafsky 2003: 84], хотя большинство вероятностных моделей языково-
го употребления и признают роль показателя частоты использования синтаксической структуры как при порождении, так и при восприятии речи, до сих пор существует очень мало исследований, подтверждающих психологическую реальность этого параметра, особенно в процессе порождении речи.
Экспериментальные работы в обсуждаемой области, проводившиеся в последние годы, относились в основном к использованию вероятностно-статистической информации о грамматических формах слов при восприятии речи. Например, результаты исследования восприятия падежных форм существительных на материале сербского языка [Kostic & Mirkovic 2002] свидетельствуют о том, что средняя частота использования данной падежной формы влияет на ее восприятие. Получены также данные о том, что частотное распределение вариантов падежных окончаний внутри определенной грамматической парадигмы оказывает влияние на распознавание слов [Milin et al. 2007]; ср. исследование [Clahsen et al. 2001], в котором высказывается предположение о психологической реальности словоизменительных парадигм.
Проведенные в последние годы корпусно-статистические исследования свидетельствуют о том, что вероятностно-статистическая информация об отдельных грамматических формах слова может храниться в лексической памяти человека [Baayen 2007; Smolka et al. 2007].
Недавние исследования закономерностей детской речи [Tomasello 2003; Lieven & Tomasello 2008] и усвоения иностранных языков [Ellis 2008] показывают, что частотные характеристики языковых конструкций влияют на их усвоение; особенно это касается развития синтаксиса детской речи [Demuth 2007].
Разумно предположить, что часто используемые конструкции более прочно закрепляются в долговременной памяти, что, в свою очередь, облегчает их активацию, распознавание и актуализацию при восприятии и порождении речи. Имея подтверждение того, что при порождении речи говорящий использует информацию о частотности той или иной структуры языка, мы получаем возможность преодолеть жесткое разграничение грамматики и языкового употребления и получить более полное представление о работе механизма поиска синтаксических характеристик слова. В этом смысле многообещающими кажутся «пользовательские» грамматические теории, предполагающие, что чем чаще говорящий сталкивается с определенной формой слова или грамматической конструкцией, тем глубже она «укореняется» в языковой системе, и что, таким образом, частота использования
словоформы или конструкции оказывает безусловное влияние на организацию и функционирование единиц лексикона и языковых конструкций [Evans & Green 2006; Schmid 2010; Bybee 2006 и др.].
Данные
В данной работе исследуется роль т.н. «эффекта частоты» в порождении поверхностно-синтаксической структуры высказывания. Для оценки того, используется ли вероятностно-статистическая информация при поиске грамматической формы слова, были использованы данные речевых ошибок (оговорок) русской речи. Преимущество речевых ошибок как объекта исследования заключается в том, что они раскрывают особенности работы речевых механизмов в «естественных условиях» и не ограничены жесткими условиями эксперимента.
В отличие от экспериментальных исследований механизма поиска грамматических признаков, посвященных изучению ограниченного набора грамматических категорий — в основном числа и рода [см., например, Schriefers 1993; Caramazza et al. 2001; Costa et al 2003; Schiller & Caramazza 2002, 2003; Bordag & Pechmann 2008], исследование речевых ошибок позволяет охватить гораздо большее число грамматических категорий и, таким образом, расширить наше представление о принципах хранения и поиска грамматических форм слова.
В данной работе исследуются 198 речевых ошибок (оговорок) устной русскоязычной речи, приводящих к неадекватной замене грамматических форм существительных, местоимений, глаголов и прилагательных. Анализу подвергались контекстно-свободные замены грамматического признака, т. е. замены, возникшие не под влиянием грамматической формы другого слова данного высказывания. Примеры включают замены падежа, числа, рода, лица, времени и вида.
Примеры контекстно-свободных замен грамматических признаков были отобраны из корпуса, включающего около 6000 речевых ошибок русской речи.
Чтобы отграничить понятие речевой ошибки от других сходных типов лингвистических явлений (ошибок, возникающих вследствие несовершенства лингвистических «знаний» говорящего; намеренных искажений нормы; проявлений функционально-стилистической вариативности разговорной речи и, наконец, от известного явления затрудненного поиска слова, т.н. «tip of the tongue»), в данном исследовании под речевой ошибкой понимается результат отклонения от речевой интенции говорящего, если это отклонение не становится актуально осознанным в процессе грамматико-семантической реализации речевого действия (об уровнях осознаваемости в спонтанной речи см. [Леонтьев 1970: 12]).
Материал исследования составили тексты спонтанной устной речи носителей русского литературного языка (с высшим или незаконченным высшим образованием), включающие ту или иную речевую ошибку. Тексты были зафиксированы в ситуациях непринужденного и полуофициального общения. Кроме того, в анализируемый корпус вошли тексты синхронных репортажей и тексты спонтанной речи участников «неподготовленных» радио- и телепередач типа «Что? Где? Когда?».
В анализируемый корпус текстов были включены тексты, репрезентирующие как систему разговорного языка, так и систему кодифицированного литературного языка [см. Земская и др. 1981: 5-6], поскольку, как было обнаружено, характер
рассматриваемых речевых ошибок (т.е. явлений, соответствующих данному выше определению речевой ошибки) не зависит от типа устной речи.
Методика сбора материала исследования состояла в систематической фиксации текстов устной речи на магнитные и цифровые носители информации и вычленении из этих записанных массивов отрезков текста с речевыми ошибками. В спорных случаях, особенно в тех, когда говорящий, допустив ошибку, не исправлял ее самостоятельно, ему задавались вопросы, уточняющие наличие/отсутствие и характер ошибки с точки зрения самого говорящего. Разумеется, подобная процедура не представляется возможной, если мы имеем дело с текстами теле- и радиопередач: в таких случаях спорные или вызывающие сомнения примеры не включались в анализируемый корпус.
примеры
Ниже приведены некоторые примеры контекстно-свободных замен различных грамматических признаков (до знака — фраза с искомым словом; после знака — заменяющее слово; искомое и заменяющее слова выделены заглавными буквами). … УДАЁТСЯ .
сравнение с данными национального корпуса русского языка
Примеры 1-12 позволяют предположить, что некоторые из форм, составляющих словоизменительную парадигму данного слова, с большей вероятностью могут быть выбраны говорящим при порождении речи.
Для проверки того, подвержены ли контекстно-свободные замены грамматических признаков влиянию частоты использования словоформ, для каждого из примеров было произведено сравнение частот встречаемости заменяющего и искомого слов в Национальном корпусе русского языка. Поскольку анализируемые речевые ошибки принадлежат устной речи, поиск проводился в подкорпусе устной речи. В некоторых случаях результаты поиска корректировались вручную для снятия грамматической омонимии.
За абсолютную частоту использования словоформы принималось общее число ее употреблений в подкорпусе устной речи Национального корпуса русского языка.еИ & Wingfield 1965; Vitevitch 1997], а также поскольку логарифмирование является стандартным способом приведения распределения к нормальному виду, при сравнении использовались логарифмированные значения частот.
Сравнение абсолютных частот искомого и заменяющего слов показывает, что в устной речи существует тенденция замены низкочастотных словоформ высокочастотными ( (197) = 2.35, р < .05) (рис. 1).
150 2.« 2.40
2.35
г эо
2.25 2.20 2.15 2.10
Искомая Заменяющая
словоформа словоформа
Рис. 1. Частоты (логарифмированные) искомой и заменяющей словоформ
104 из 198 проанализированных примеров, т.е. 52,5% от общего числа контекстно-свободных замен словоформ составляют примеры замен падежных форм существительных/личных местоимений. Это число оказалось достаточным для оценки статистической значимости различия между относительными частотами искомой и заменяющей падежных форм в пределах словоизменительной парадигмы данного слова. За относительную частоту использования словоформы в пределах словоизменительной парадигмы принималась доля употреблений данной падежной формы слова (в процентах) по отношению к общему числу употреблений данного слова во всех падежных формах в подкорпусе устной речи Национального корпуса русского языка.
В таблице 1 представлены выборочные результаты сравнения частот искомого и заменяющего слов для замен падежных форм существительных/личных местоимений. Таблица показывает абсолютные частоты падежных форм искомого и заменяющего слов (измеряемые числом словоупотреблений) и их относительные частоты внутри словоизменительной парадигмы (измеряемые в процентах по отношению к общему числу употреблений данного слова во всех падежных формах) по данным подкорпуса устной речи Национального корпуса русского языка. (103) = 3.39, р < .001) (рис. 2).
Рис. 2. Относительные частоты (логарифмированные) искомой и заменяющей падежных форм существительных и личных местоимений
Таблица 1. Частоты искомой и заменяющей словоформ в контекстно-
слово искомая форма Абсолютная частота относительная частота (%) Заменяющая форма Абсолютная частота относительная частота (%)
белок род. 7 41,2 им./вин. 9 52,9
точки род. 56 21,7 им./ вин. 161 62,4
он род. 20294 21,63 им. 48856 52,08
туристы дат. 9 5,7 вин./ род. 28 17,72
родственники дат. 122 11,11 вин./ род. 158 14,39
она дат. 3,241 7,93 вин./ род. 9396 22,98
мы дат. 9,506 12,21 вин./ род. 24419 31,36
они дат. 4,511 7,6 вин./ род. 11009 41,13
вы дат. 14833 16,27 вин./ род. 18305 20,08
папа дат. 105 4,2 род. 133 5,3
проекты дат. 8 3,61 предл. 15 6,78
этап тв. 9 1,51 им./ вин. 89 14,93
здоровье тв. 39 5,4 род. 181 25
холодильник предл. 48 15,1 им./ вин. 82 25,78
проценты предл. 26 1,05 род. 1087 44,77
литература предл. 146 21,95 род. 211 31,73
коллектив род. 62 19,13 предл. 54 16,66
стол предл. 330 13,68 дат. 212 8,79
свободных заменах падежных форм существительных и личных местоимений
Точная идентификация падежной формы заменяющего слова не всегда возможна из-за омонимии падежных форм существительных: так, в примере 2 форма личного местоимения её может быть как формой винительного, так и формой родительного падежа, а в примере 4 белок может быть либо формой именительного, либо формой винительного падежа существительного.
Общее распределение частот использования падежных форм в русской разговорной речи показано на рис. 3 (данные заимствованы из работы [Мартыненко
1«
ИМ. РОЛ. ДЛ1, В1/1Н. ТВ. ГН’ЬДЛ.
2003]). вин. / род. (? (39) = 3.08, р < .01) (рис. 5).
РОД
им,/ы/н.
Рис. 4. Относительные частоты (логарифмированные) искомой формы родительного падежа и заменяющей формы именительного/винительного падежа существительных и личных местоимений внутри словоизменительной парадигмы слова
1*1
Рис. 5. Относительные частоты (логарифмированные) искомой формы дательного падежа и заменяющей формы винительного/родительного падежа существительных и личных местоимений внутри словоизменительной парадигмы слова
Поскольку формы винительного падежа существительных и личных местоимений часто омонимичны формам именительного и родительного падежей, частота использования заменяющей словоформы фактически представляет собой суммарную частоту использования соответственно форм им./ вин. или же форм вин./ род., то есть потенциал заменяющей словоформы в таких случаях «удваивается», что повышает вероятность возникновения речевой ошибки-замены.
К сожалению, число примеров замен иных грамматических признаков (примеры 5-12) недостаточно велико и не позволяет оценить статистическую значимость различия относительных частот использования искомой и заменяющей словоформ. Кроме того, имеющиеся примеры весьма разнообразны — например, случаи замен таких грамматических признаков, как род и число, относятся к разным частям речи, и поэтому определение точных границ словоизменительной парадигмы для определенного грамматического признака часто является проблематичным. Взаимодействие различных грамматических признаков, например, времени и вида (см. выше пример 12) в некоторых примерах также затрудняет анализ ошибок. На сегодняшний день статистически достоверные данные о различии относительных частот использования искомой и заменяющей словоформ получены лишь для падежных форм существительных и личных местоимений.
обсуждение результатов
Целью работы было использование данных речевых ошибок для исследования механизма выбора грамматических форм лексических единиц при порождении речи и, в частности, для ответа на вопрос об актуальности вероятностно-статистической информации о грамматических формах слов при порождении спонтанной устной речи.
Прежде всего, данные речевых ошибок свидетельствуют о том, что грамматическая форма слова не обязательно конструируется автоматически, а может выбираться из числа нескольких конкурирующих форм. Это заключение идет вразрез с выводами большинства экспериментальных исследований, использующих методику интерференции грамматических признаков для изучения механизма поиска грамматических форм слова. Авторы этих исследований считают, что «конкуренция» присуща лишь процессу выбора самих лексических единиц, тогда как грамматические признаки приписываются им автоматически [Caramazza et а1.
2001; Schiller & Caramazza 2002, 2003; Costa et al. 2003; Bordag & Pechmann 2008]. Данные речевых ошибок русской разговорной речи, напротив, указывают на вероятностный характер поиска грамматических форм слова, что скорее подтверждает выводы, сделанные в работе [Schriefers 1993]. Однако, в отличие от экспериментальных исследований, в которых изучается конкуренция двух словоформ, возникающая под воздействием грамматического признака (обычно грамматического рода или числа) интерферирующей словоформы, примеры 1-12 указывают на то, что конкуренция грамматических форм внутри словоизменительной парадигмы слова имеет место даже при отсутствии интерферирующего контекста. Более того, примеры контекстно-свободных замен грамматических форм слова показывают, что список грамматических категорий, вовлеченных в эту конкуренцию, не ограничивается категориями числа и рода: падежные формы, видовременные формы и формы лица (см. примеры 1-4, 7-12) также могут выбираться из числа нескольких конкурирующих форм. Таким образом, данные речевых ошибок подтверждают гипотезу о конкуренции грамматических форм слов при порождении речи.
Сравнение абсолютных частот использования искомой и заменяющей словоформ в Национальном корпусе русского языка показывает, что существует общая тенденция замены низкочастотных словоформ высокочастотными. Это свидетельствует о роли эффекта «частоты экземпляра» (token frequency) в процессе речепо-рождения.
Полученные данные сопоставимы с результатами некоторых экспериментальных исследований, подтверждающими, что информация о частоте словоформы используется при восприятии лексических единиц [см., например, Kostic & Mirkovic 2002; Milin et al. 2007], а также с экспериментальными данными об усвоении родного и иностранного языков [Tomasello 2003; Lieven & Tomasello 2008; Ellis 2008] и о речи больных с аграмматизмом [Stemberger 1984, 1985; Faroqi-Shah & Thompson 2004].
Итак, судя по данным речевых ошибок, эффект «частоты экземпляра» играет существенную роль при порождении речи. Если предположить, что контекстно-свободные замены грамматических признаков происходят вследствие конкуренции различных грамматических форм искомого слова при поиске во внутреннем лексиконе, разумно предположить, что некоторые формы доминируют в словоизменительной парадигме, т.е. определенные типы грамматических форм будут выбраны говорящим с большей вероятностью. Используется ли при порождении речи информация о «частоте типа» (type frequency)?
Сравнение относительных частот искомой и заменяющей словоформ в пределах словоизменительной парадигмы слова показывает, что при заменах падежных форм существительных и личных местоимений относительная частота заменяющей падежной формы слова, как правило, превышает относительную частоту искомой формы в пределах парадигмы склонения данного слова. вин. /род.
Возникает закономерный вопрос: идет ли в данном случае речь о приоритете определенной падежной формы слова над другими падежными формами или же мы можем говорить о приоритете определенного грамматического признака, например признака родительного падежа, над другими грамматическими признаками, например над признаками дательного и творительного падежей?
Представляется, что говорить об иерархии грамматических признаков, а не грамматических форм слова преждевременно, поскольку во многих примерах исследуемого типа речевых ошибок заменяющую падежную форму невозможно определить однозначно из-за омонимии падежных форм, — например, в случае, когда заменяющая форма род. / вин. имеет более высокую суммарную частоту по сравнению с искомой формой дат. п. Подобные примеры не позволяют с уверенностью объяснить наблюдаемый эффект доминированием грамматического признака родительного или винительного падежа относительно дательного, поскольку он может быть вызван высокой суммарной частотой форм родительного и винительного падежей данного слова. Поэтому из двух возможных объяснений — иерархия грамматических признаков или частота использования грамматических форм — приходится, видимо, предпочесть второе, а именно, что при порождении речи некоторые грамматические формы слова могут быть выбраны говорящим с большей вероятностью, чем другие.
Действие «эффекта частоты» при поиске грамматических форм слов можно объяснить с помощью гипотезы, что различные грамматические формы слова хранятся во внутреннем лексиконе вместе с информацией о частоте их использования в речи и что более «сильные» высокочастотные формы более легко доступны как потенциальные заменители «слабых» низкочастотных форм. В случае, если искомая низкочастотная форма слова по какой-то причине недоступна в момент порождения, по умолчанию может использоваться высокочастотная форма. Используя понятийный аппарат «моделей распространяющейся активации» [Dell 1986; Dell et al. 1997], можно предположить, что информация о частотах грамматических форм слов может быть закодирована в лексической памяти в виде информации о пороговых значениях активации той или иной словоформы [см. Jurafsky 2003].
Результаты исследования свидетельствуют в пользу динамичных, «пользовательских» моделей ментальной грамматики и подтверждают гипотезу, что как «частота экземпляра», так и «частота типа» играют существенную роль в организации внутреннего лексикона [ср. Bybee 2006] и что частота использования лингвистических конструкций является частью языковой компетенции говорящего.
Заключение
Данные речевых ошибок указывают на то, что процесс порождения речи сопровождается конкуренцией различных грамматических форм данного слова, и позволяют предположить, что вероятностно-статистическая информация о каждой из грамматических форм слова хранится во внутреннем лексиконе человека. Выбор определенной грамматической формы обусловлен, в частности, частотой ее использования в речи, и чем выше частотность формы, тем больше вероятность ее выбора говорящим. Полученные результаты делают более предпочтительными «пользовательские» модели ментальной грамматики.
список литературы
Земская Е.А., Китайгородская М.В., Ширяев Е.Н. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. — М.: Наука, 1981. — 276 с.
Леонтьев А.А. Некоторые проблемы обучения русскому языку как иностранному. — М.: МГУ, 1970. — 88 с.
Мартыненко Н.Г. Существительное: Категория падежа // Разговорная речь в системе функциональных стилей современного русского литературного языка. Грамматика [под ред. О.Б.Сиротининой]. — М.: УРСС, 2003. — С. 47-64.
Национальный корпус русского языка. URL: http://ruscorpora.ru (дата обращения: 30.04.14)
Санджи-ГаряеваЗ.С. Глагол: Категория времени // Разговорная речь в системе функциональных стилей современного русского литературного языка. Грамматика [под ред. О.Б.Сиротининой]. — М.: УРСС, 2003. — С. 110-124.
Baayen R.H. Storage and computation in the mental lexicon // The Mental Lexicon: Core Perspectives [eds. Jarema, G., & Libben, G.]. — Amsterdam: Elsevier, 2007. — P. 81104.
BaayenR. H., Dijkstra T., & SchreuderR. Singulars and plurals in Dutch: Evidence for a parallel dual route model // Journal of Memory and Language. — 1997. — Vol. 36. — P. 94-117.
Baayen R.H., McQueen J., Dijkstra T., & Schreuder R. Frequency effects in regular inflectional morphology: Revisiting ‘Dutch plurals’ // Morphological Structure in Language Processing [eds. Baayen, R.H., & Schreuder, R.]. — Berlin: Mouton de Gruyter, 2003. — P. 355-390.
Baayen R. H., Schreuder R., De Jong N. H., & Krott A. Dutch inflection: the rules that prove the exception // Storage and Computation in the Language Faculty [eds. Nooteboom, S., Weerman, F., & Wijnen, F.]. — Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 2002. — P. 61-92.
Bi Y., Han Z., & Shu H. Compound frequency effect in word production: Evidence from anomia // Brain and Language. — 2007. — Vol. 103. — P. 8-249.
Bien H., Levelt W., & Baayen R. H. Frequency effects in compound production // Proceedings of the National Academy of Sciences of the USA. — 2005. — Vol. 102. — P. 17876-17881.
Bordag D., & Pechmann T. Grammatical gender in speech production: Evidence from Czech // Journal of Psycholinguistic Research. — 2008. — Vol. 37. — P. 69-85.
Bybee J.L. Frequency of use and the organization of language. — Oxford: Oxford University Press, 2006. — 376 p.
Caramazza A., Miceli G., Silveri M.C., & Laudanna A. Reading mechanisms and the organisation of the lexicon: Evidence from acquired dyslexia // Cognitive Neuropsychology. — 1985. — Vol. 2 — P. 81-114.
Caramazza A., Miozzo M., Costa A., Schiller N., & Alario F.X. A crosslinguistic investigation of determiner production // Language, Brain, and Cognitive Development: Essays in Honor of Jacques Mehler [ed. Dupoux E.]. — Cambridge, MA: MIT Press, 2001. — P. 209-226.
Clahsen H., Hadler M., Eisenbeiss S. & Sonnenstuhl-Henning I. Morphological Paradigms in Language Processing and Language Disorders // Transactions of the Philological Society. — 2001. — Vol. 99, No. 2. — P. 247-277.
Clahsen H., Rothweiler M., Woest A. and Marcus G.F. Regular and Irregular Inflection in the Acquisition of German Noun Plurals // Cognition. — 1992. — Vol. 45. — P. 225-255.
Costa A., Kovacic D., Fedorenko E., & Caramazza A. The gender congruency effect and the selection of freestanding and bound morphemes: Evidence from Croatian // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. — 2003. — Vol. 29. — P. 1270-1282.
Croft W., & Cruse D.A. Cognitive Linguistics. — Cambridge: Cambridge University Press, 2004. — 356 p.
Dqbrowska E. The effects of frequency and neighbourhood density on adult speakers’ productivity with Polish case inflections: An empirical test of usage-based approaches to morphology // Journal of Memory and Language. — 2008. — Vol. 58. — P. 931-951.
Dell G. S. A spreading-activation theory of retrieval in sentence production // Psychological Review. — 1986. — Vol. 93, No. 3. — P. 283-321.
Dell G.S., SchwartzM.F., Martin N., Safran E.M., & Gagnon D.A. Lexical access in aphasic and nonaphasic speakers // Psychological Review. — 1997. — Vol. 104. — P. 801-838.
Demuth K. The role of frequency in language acquisition // Frequency effects in language acquisition [eds. Gülzow, I. & Gagarina, N.] (Studies on Language Acquisition (SOLA) series). — Berlin: Mouton De Gruyter, 2007. — P. 383-388.
Diessel H. Frequency effects in language acquisition, language use, and diachronic change // New Ideas in Psychology. — 2007. — Vol. 25. — P. 108-127.
Ellis N. C. The dynamics of second language emergence: cycles of language use, language change, and language acquisition // Modern Language Journal. — 2008. — Vol. 92. — P. 232-239.
Evans V., & Green M. Cognitive Linguistics: An Introduction. — Edinburg: Edinburgh University Press, 2006. — 830 p.
Faroqi-Shah Y. & Thompson C.K. Semantic, lexical, and phonological influences on the production of verb inflections in agrammatic aphasia // Brain and Language. -2004. — Vol. 89. — P. 484-498.
Janssen U. & Penke M. How are inflectional affixes organized in the mental lexicon? Evidence from the investigation of agreement errors in agrammatic aphasics // Brain and Language. — 2002. — Vol. 81. — P. 180-191.
JurafskyD. Probabilistic modeling in psycholinguistics: Linguistic comprehension and production // Probabilistic Linguistics [eds. Bod, R., Hay, J., & Jannedy, S.]. -Cambridge, MA: MIT Press, 2003. — P. 39-95.
Kostic A. & Mirkovic J. Processing of inflected nouns and levels of cognitive sensitivity // Psihologija. — 2002. — Vol. 35. — P. 287-297.
Lehtonen M., & Laine M. How word frequency affects morphological processing in monolinguals and bilinguals // Bilingualism: Language and cognition. — 2003. — Vol. 6. — P. 213-225.
Lieven E., & Tomasello M. Children’s first language learning from a usage-based perspective // Handbook of Cognitive Linguistics and Second Language Acquisition [eds. Robinson, P., & Ellis, N.C.]. — New York: Routledge, 2008. — P. 168-196.
Marcus G.F., Brinkmann U., Clahsen H., Wiese R., WoestA., & Pinker S. German inflection: The exception that proves the rule // Cognitive Psychology. — 1995. — Vol. 29. — P. 189-256.
Milin P., Filipovic Djurdjevic D., & Moscoso del Prado Martin F. The simultaneous effects of inflectional paradigms and classes on lexical recognition: Evidence from Serbian. 2007. URL: http://cogprints.org/6188/ (дата обращения: 30.04.14).
New B., BrysbaertM., Segui J., FerrandL., & Rastle K. The processing of singular and plural nouns in French and English // Journal of Memory and Language. — 2004. -Vol. 51. — P. 568-585.
OldfieldR.C., & Wingfield A. Response latencies in naming objects // The Quarterly Journal of Experimental Psychology. — 1965. -Vol. 17. — P. 273-281.
Pinker S. Rules of language // Science. — 1991. — Vol. 253. — P. 530-535.
Pinker S. Words and rules in the human brain // Nature. — Vol. 387. — P. 547-548.
Pinker S. & Prince A. On language and connectionism: Analysis of a parallel distributed processing model of language acquisition // Cognition. — 1988. — Vol. 28. — P. 73-193.
Pinker S. & Prince A. Regular and irregular morphology and the psychological status of rules of grammar // The reality of Linguistic Rules [eds. Lima, S.D., Corrigan, R.L., & Iverson, G.K.]. — Amsterdam: Benjamins, 1994. — P. 321-351.
Prasada S. & Pinker S. Generalizations of regular and irregular morphology // Language and CognitiveProcesses. — 1993. — Vol. 8. — P. 1-56.
Schiller N. O., & Caramazza A. The selection of grammatical features in word production: The case of plural nouns in German // Brain and Language. — 2002. — Vol. 81. — P. 342-357.
Schiller N.O., & Caramazza A. Grammatical feature selection in noun phrase production: Evidence from German and Dutch // Journal of Memory and Language. -2003. — Vol. 48. — P. 169-194.
SchmidH.-J. Entrenchment, salience, and basic levels // The Oxford Handbook of Cognitive Linguistics [eds. D. Geeraerts, H.Cuyckens]. — New York: Oxford University Press, 2007. — P. 117-138.
Schriefers H. Syntactic processes in the production of noun phrases // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. — 1993. — Vol. 19. — P. 841-850.
Sereno J.A., & Jongman A. Processing of English Inflectional Morphology // Memory & Cognition. — 1997. — Vol. 25. — P. 425-437.
Smolka E., Zwitserlood P., & Rosier F. Stem access in regular and irregular inflection: Evidence from German participles // Journal of Memory and Language. -2007. — Vol. 57. — P. 325-347.
Stemberger J.P. Structural errors in normal and agrammatic speech // Cognitive Neuropsychology. — 1984. — Vol. 1, No. 4. — P. 281-313.
Stemberger J.P. Bound morpheme loss errors in normal and agrammatic speech: One mechanism or two? // Brain and Language. — 1985. — Vol. 50. — P. 225-239.
Stemberger J., & McWhinney B. Form-oriented inflectional errors in language processing // Cognitive Psychology. — 1986. — Vol. 18. — P. 329-54
Tabak W., Schreuder R. & Baayen R.H. Lexical statistics and lexical processing: semantic density, information complexity, sex, and irregularity in Dutch // Linguistic Evidence [eds. Reis, M., & Kepser, S.]. — Berlin: Mouton de Gruyter, 2005. — P. 529-555.
Tomasello M. Constructing a language: A usage-based account of language acquisition. — Cambridge, MA: Harvard University Press, 2003. — 388 p.
Ullman M.T. Acceptability ratings of regular and irregular past-tense forms: Evidence for a dual-system model of language from word frequency and phonological neighborhood effects // Language and Cognitive Processes. — 1999. — Vol. 14. — P. 47-67.
Vitevitch M.S. The neighborhood characteristics of malapropisms // Language and Speech. -1997. — Vol. 40. — P. 211-228.
Нет, мы не собираемся витийствовать о том, что не бывает хороших и плохих слов, а есть наша оценка оных. Также мы не будем говорить об истоках и функциях русской брани, не будем обсуждать моральную сторону вопроса, как и искать причинно-следственные связи ее употребления. Мы проведем небольшое исследование обсценной лексики на материалах русскоязычных соц. медиа, сделаем ряд замеров и расчетов на большой выборке из интернет-источников.
Таким образом, можно было посмотреть динамику любого слова или словосочетания за этот период. Посмотрели разное и многое. Что-то понравилось, что-то нет. Например, на рисунке 1 показаны частотности личных местоимений и предлогов:
Рисунок 1. Динамика частотных распределений для предлогов (сини цвет) и личных местоимений (красный цвет).
Оказались в противофазе. Неожиданно, правда? А пики – как вы догадываетесь – выходные. А что говорили о деньгах? Смотрим:
Рисунок 2. Динамика частотных распределений для названий денежных единиц.
Тут вроде бы вопросов не должно быть, все помнят 18 декабря 2014-го. Но если кто-то подзабыл, то напомним:
Но это тема отдельной публикации. Ну и как же не посмотреть то, что нельзя произносить при дамах, а уж тем более писать на уважаемом хабре! Да, их — наши, русские, четыре заветных известных слова.
Ок, сказано – сделано. Взяли наш фильтр русской обсценной лексики. А там аж более пятисот уникальных слов с морфотипами. Нагенерили всех словоформ. Получилось что-то около 8650. Ого, однако, не хилое словообразование….
Сразу скажем, что нашлось из этих 8650 слов по всему частотному распределению около тысячи. Во-первых, частотные словари обрезались: учитывались 95% от суммы частотного распределения (т.е. хвост обрезался — чего с собой весь хлам тащить), что позволяло сократить до 30-50% объема словаря, но при этом только 5% объема исходного материала), а во вторых, многие словоформы и правда получились экзотичны.
Примечание (если кому-то интересно). Частотность исследуемой нами лексики начинается с конца второй тысячи ранжированной по частоте выдачи (из почти 12 млн. токенов).
Итак, строим и смотрим графики. График первый – абсолютное количество найденных слов по группам:
Рисунок 4. Абсолютное количество найденных слов по группам.
А в частотном выражении (точнее, мы оперируем обратными или нормированными частотами)? А вот график два:
Рисунок 5. Сумма нормированных частот найденных слов по группам.
А теперь среднее: сумма частот нормированная на абсолютное количество:
Рисунок 6. Среднее нормированных частот найденных слов по группам.
Вот и первый сюрприз: считается, что наиболее частотные группы П,Х,Е («очень частотная «сексуальная» триада» ) — ан нет, группа Б лидирует, причем с большим отрывом.
А зачем мы везде группу Г за собой тащим? А вот зачем: на всех графиках видно, что сумма П+Х+Б+Е и в абсолютном, и в относительном значениях однозначно больше группы Г. То есть, как и ожидалось, наш мат самый матерный мат в мире относится к сексуальному типу (Sex-культура), в пику немцам, чехам и «прочим шведам» с их Scheiss-культурой – вот и пригодилась группа Г.
Что еще можно посмотреть? А давайте посчитаем дисперсию?
Рисунок 7. Дисперсия по группам.
В общем, не удивительно, что наиболее частотная группа имеет наибольшую дисперсию (следствие пресловутого закона Ципфа). Группа Е оказалась наиболее стабильна, ибо ее распределение наиболее равномерно и сосредоточено не в крайних областях.
Хорошо. Смотрим дальше. Интересно, а каково распределение по частям речи. Тут вопрос не простой. Потому что вне контекста не всегда возможно однозначно определить часть речи обсценной лексики. Зачастую существительное употребляется как междометие, наречие или даже частица (отрицание в группе Х, например). Поэтому строим круговые диаграммы с некоторой долей ошибки. Тем не менее:
Какие мы можем сделать выводы, глядя на все это? Группа Б существенно отстает в вариативности от групп Х,Е и П. И по непонятным нам причинам почти не образует глаголов. Зато группа Х просто пестрит. Но анализ сего явления оставим профессионалам в этой области…
Ну а теперь самое интересное: а какова же динамика употреблений исследуемого объекта в указанный период, т.е. в период кризиса конца 2014, перешедшего в перманентный? А тут становится еще интереснее:
Рисунок 9. Динамика частотного распределения обсценной лексики за период с 1.11.2014 по 31.12.2014. Черным показана линия тренда (полиномиальная, 9-ой степени).
Что же это получается? В кризис употребление обсценной лексики падает? Получается, да.
Сделаем промежуточные выводы:
Рисунок 10. Динамика распределения перплексити за период с 01.11.2014 по 31.12.2014. Черным показана линия тренда (полиномиальная, 9-ой степени).
Примечание. Большое значение перплексити возникает вследствие того, что из-за больших объемов мы использовали сильное сглаживание и накладывали частотные ограничения. Считали на униграммах и биграммах.
Опять сюрприз: а сложность-то тоже падает. Получается, думали-то мы верно: эмоциональность связана со сложностью. Но ошиблись на «пи пополам» в предположении, что в кризис эмоции должны «зашкаливать» — ровно наоборот.
Может быть, это связно с изменением количества публикаций в кризис? Тогда вот еще один график количества словоупотреблений:
Рисунок 10. Динамика словоупотребления за период с 1.11.2014 по 31.12.2014. Черным показана линия тренда (полиномиальная, 9-ой степени).
Остается, наверно, посчитать корреляцию (perplexity vs обсценная лексика):
— коэффициент корреляции ~ 0,51, что, вроде бы, не ах как много.
Но все относительно: корреляция перплексити с предлогами ~ -0,04, а с личными местоимениями -0,06.
Спасибо за прочтение!
Рассказываем, кто и зачем открыл в Киеве «Музей военного детства», какие предметы стали его экспонатами и о чем говорят дети, пережившие обстрелы и смерть близких
«Эту книжку в детстве мне читала мама. Мама и брат погибли. Он после обстрела пожил недолго. Ему начали осколки доставать, и он умер».
Три коротких строчки под «Любимой книжкой малышей» полностью меняют отношение к предмету. На этой необычной выставке главное – именно подписи, а не экспонаты. Без историй сложно понять, почему в одном зале соседствуют «Приключения Тома Сойера» и колода карт, статуэтка медвежат и шарф фаната луганского футбольного клуба «Заря».
«Приключения Тома Сойера». Фото: Музей военного детстваПодсказки иногда дают сами предметы – «Приключения…» посечены осколками. Краткие пояснения под стендами растолковывают подробнее: фанатский шарф – воспоминание о покинутом городе и довоенном времени, а игрой в карты дети коротали время в подвале. Предметами, связанными с боевыми действиями на Донбассе, поделились дети и подростки из прифронтовых районов. А волонтеры «Музея военного детства» собрали экспонаты и записали рассказы очевидцев от первого лица.
«Если вы проведете четыре года в осаде, это не пройдет бесследно»: кто придумал музейИстория «Музея военного детства» начиналась почти за две тысячи километров от Киева и почти за 30 лет до открытия этой выставки. В Сараево, нынешней столице Боснии и Герцеговины, рос мальчик Ясминко. Когда ему исполнилось четыре года, в стране началась война.
В ответ на провозглашение независимости республики от Югославии боснийские сербы начали блокировать город. Осада Сараево продолжалась почти четыре года – на год дольше блокады Ленинграда во время Второй мировой. В окруженной столице погибли более 10 тысяч жителей. Впоследствии, в декабре 2007 года, Международный трибунал по бывшей Югославии приговорил руководителя осады – генерала армии боснийских сербов Драгомира Милошевича – к 33 годам тюрьмы за преступления против человечности и военные преступления. «В Сараево не было безопасного места; ты мог быть убит или получить ранение где угодно и когда угодно», – цитировала пресс-служба ООН слова, которые чаще всего повторяли свидетели на процессе.
В семье Ясминко за четыре года осады никто не пострадал. Но первая девочка, которая понравилась ему в жизни, погибла. Сейчас Ясминко затрудняется сформулировать, как именно опыт военного детства повлиял на его жизнь:
«Я не знаю о каких-либо психологических последствиях. Но, безусловно, то, как вы проведете детство, во многом повлияет на вас. И если вы проведете четыре года в осаде, это не пройдет бесследно», – так он ответил на вопрос Настоящего Времени.
Ясминко Халилович. Фото: личный архивВ 2010 году в твиттере он предложил тем, кто пережил войну в Сараево, поделиться историями о военном детстве. Три года спустя на основе свидетельств Ясминко Халилович написал книгу «Военное детство: Сараево, 1992-1995″ (на русский язык она не переведена).
В мае 2015-го Ясминко стал собирать экспонаты для «Музея военного детства», а спустя два года в Сараево открылась первая постоянная выставка проекта. Основатель музея предпочитает не называть его историческим:
«Наша цель – не просвещать посетителя об исторических фактах или конкретном конфликте, а, скорее, рассказать о сложности опыта взросления во время войны. Конечно, люди воспринимают наш музей как исторический, поэтому иногда у них разные ожидания. Но что посетитель может узнать и увидеть в «Музее военного детства», так это то, насколько многослойны последствия войн для детей, как дети справляются и выживают, насколько они творческие, сильные и стойкие. Надеюсь, это поможет посетителю понять важность мира или напомнит посетителю о нашей совместной ответственности за мир», – объясняет Халилович.
Музей военного детства в Сараево. Фото: личный архив Ясминко ХалиловичаВ музее никто не растолковывает посетителям, кто прав и кто виноват в той или иной войне. Языку пропаганды и шаблонов уступает место обиходная речь: ракурс смещается с того, кто вел огонь, на то, как этот момент проживали дети.
В 2018 году «Музей военного детства» в Сараево получил The Council of Europe Museum Prize – престижную награду Совета Европы в музейной сфере. До пандемии сюда приходили около 20 тысяч посетителей в год, четверть из них – школьники.
Музей военного детства в Сараево. Фото: личный архив Ясминко ХалиловичаУкраинское военное детствоВ 2020-м музей открыл первый международный офис проекта – в Киеве, чтобы документировать истории об украинском военном детстве. За семь лет военного конфликта на Донбассе погибли 152 ребенка, 146 получили ранения, подсчитала Мониторинговая миссия ООН по правам человека в Украине. Официальный статус ребенка, пострадавшего от военных действий, получили 65 тысяч детей: это не только дети с физическими травмами, но и те, кто пострадал от сексуального, психологического насилия, кого похищали или силой вывозили за пределы Украины, привлекали к участию в военных формированиях или держали в плену.
Музей военного детства, экспозиция в Киеве. Фото: Евгений ПединВ Украине проект возглавила Юлия Скубицкая, профессиональный историк. В ее резюме – работа в Национальном художественном музее Украины, степень доктора философских наук в Пенсильванском университете (США), сотрудничество с общественными организациями.
«Я специализируюсь на истории детства, на устной истории, на основе которой методологически построен наш музей. Для меня сама суть устной истории как возможности дать слово тем, кого обычно не спрашивают (это не обязательно дети, взрослых часто тоже не спрашивают), – основа для построения гражданского общества», – рассказывает ученая.
Юлия Скубицкая. Фото: Евгений ПединРаботу в Украине она сравнивает с периодом обучения в США и замечает принципиальную разницу: американцы априори считают, что их истории достойны внимания, констатирует Юлия. Здесь же в первую очередь спрашивают: «А почему вы вообще мной интересуетесь?»
Эту мысль развивает исследовательница музея Лена Розвадовская: «Истории детей – бытовые, будничные – тоже истории нашей страны, этой войны. Не только истории военных, сводки с фронта, но и эмоции, переживания мирных жителей».
Субъектность, уникальность каждого из опрошенных детей сотрудники музея подчеркивают на уровне лексики. Каждого из тех, с кем общались и чьи предметы выставили в зале, они называют участниками, а не «объектами» исследования.
Пока у музея нет постоянного помещения для выставок. Первую экспозицию открыли в Музее Киева – она проработает до 12 июля.
Музей военного детства, экспозиция в Киеве. Фото: Евгений Педин«Моя сестра для меня – ценность». Как дети делятся экспонатами«Это книжечка Жени. Ее дом был полностью разбит минами. Было прямое попадание, ее мама и брат погибли. Мама сразу, а брат – когда ему делали операцию и не смогли спасти».
Исследовательница «Музея военного детства» Лена Розвадовская за сорок минут экскурсии если и подсматривает в записи, то только чтобы быть точной в мелочах. Все имена и детские истории, собранные за семь лет войны, она знает на память.
Лена Розвадовская проводит экскурсию. Фото: Евгений ПединВпервые Лена попала на Донбасс в конце 2014 года, тогда она сотрудничала с уполномоченным президента Украины по правам ребенка. Побывала в Славянске. А потом решила вернуться как волонтер: подумала, что людям не при должности будут доверять больше. И с тех пор 80% своего времени стала проводить на Донбассе. Эвакуация семей из-под обстрелов, психологическая помощь для детей с посттравматическим синдромом, сбор продовольствия, поиск жилья для тех, чьи дома сгорели в пожарах. В апреле 2019 года в одну из поездок по прифронтовым районам Лена чуть не погибла – снаряд попал в дуб, а в ее машину прилетели осколки. В конце того же 2019-го Розвадовская зарегистрировала благотворительный фонд «Голоса детей».
Лена во время поездки на Донбасс. Фото: страница Лены Розвадовской на фейсбукеПеред тем как начать собирать экспонаты для выставки, Лена стажировалась в музее в Сараево. Она рассказывает, что с каждым ребенком волонтеры беседовали подолгу, расспрашивали, как его семья жила до войны, как этот быт изменили боевые действия. Из обширных записей сотрудники музея затем выбирали несколько строк, которые станут подписью для экспонатов.
Организаторы экспозиции не выставляли ограничений, какие предметы принимают в музей. Поэтому здесь есть мягкие игрушки, одеяло, билеты, гильзы, книги. Есть фото или зарисовки. Лена подводит к рисунку: с картинки улыбается розовая свинка Нюша с белым пятачком и голубым бантиком на голове.
Свинка Нюша. Музей военного детства, экспозиция в Киеве. Фото: Евгений Педин«Карина пришла на интервью со своей лучшей подругой. Обе принесли мягкие игрушки. Показали, но сказали, что их не отдадут. Я спросила у команды музея: «Что делать? Интервью есть, а объекта нет». Мне сказали: «Пусть нарисуют». Мы проявляем креативность, чтобы у ребенка после общения остались только самые хорошие эмоции – а не то, что у них что-то забрали, что их не дослушали. Разговор всегда заканчивался открытым вопросом: «Ты хочешь что-то рассказать такое, о чем я не спросила?» У детей была возможность сказать все, что они хотят», – объясняет волонтер.
Картина Иры. Фото: Евгений ПединНо чаще дети делятся своим имуществом легко. Пейзаж с водопадом, лесом и горами сопровождается подписью от юной художницы Иры: «Если что-то отдавать в музей, то что-то красивое».
«Ира очень позитивно относится к жизни, – рассказывает о ней Лена Розвадовская. – Мы познакомились в 2015 году в Красногоровке. Красногоровку тогда страшно бомбили. А она ходила по городу со словами: «А чего мне бояться». Сейчас ей 21 год. Работает бариста в Славянске».
В том, что дети с опытом травмы отдают вещи, напоминающие о ней, волонтер видит позитив – значит, понемногу отпускают пережитое. Показывает маленькую статуэтку – фигурки медвежат. Хозяйка, Влада, нашла ее на развалинах дома, где от прямого попадания снаряда погибли ее дедушка и бабушка. Бабушка хотела выехать на мирную территорию, но не дожила до эвакуации буквально день.
Фигурка медвежат. Фото: Музей военного детства«У Владочки очень хорошая семья. Я всегда удивлялась, как мужественно они через все прошли, не обозлились, а наоборот, поддерживали друг друга. Для детей, которые пережили такие глубокие травмы, очень важно иметь рядом родных. Наш фонд делает акцент на поддержку всей семьи – невозможно лечить психологическую травму у ребенка, если вокруг нее такие же травмированные взрослые», – объясняет Розвадовская.
Мишка от Леши. Музей военного детства, экспозиция в Киеве. Фото: Евгений ПединИногда своим выбором предмета, связанного с войной, дети удивляют волонтеров. Грубоватый мальчик Леша, потерявший пальцы на руке из-за того, что поднял с земли боеприпас, отдал в музей плюшевого медведя. Девушка Катя, заставшая начало боевых действий в Донецке подростком, отдала гильзу – подобрала ее по пути через блокпост.
Гильза от Кати. Фото: Евгений ПединМеня же как зрителя особенно впечатлила фотография маленькой девочки. Ее передала старшая сестра ребенка, Аня. Фото подписано: «Моя сестра для меня – ценность». В 2015 году Аня уже была на мирной территории, а ее беременная мать с отчимом оставались в Светлодарске, под обстрелами.
«Помню один день, 13 июля 2015 года. Я прихожу домой – тогда мы были в Бахмуте, я у крестной жила – сидит заплаканная крестная, ее муж. Я спрашиваю: «Что случилось?» Они говорят: «Светлодарск бомбят, и бомбят сильно». А у меня мама была беременная, на пятом или шестом месяце. Она не успела спрятаться в подвале. Мы живем на пятом этаже, и она сидела в ванной. Отчим был на работе. Снаряды падали прямо перед домом. Я очень боялась, что с ней что-то случится. Через неделю они приехали к нам. Мама была бледная, и я очень испугалась, что что-то случится с беременностью, что она потеряет ребенка».
Свою историю Аня рассказала волонтерам. Все закончилось благополучно: младшая сестра Ани родилась здоровой.
Фото девочки. Музей военного детства, экспозиция в Киеве. Фото: Евгений Педин«Мы уже не хотели играть в войнушки, потому что и так война». Как дети рассказывают историиНекоторые участники, поделившиеся с музеем вещами, продолжают жить вблизи линии соприкосновения, у других там остаются их родные. Это значит, что их личные истории о войне еще не закончены. Поэтому поговорить с детьми об их военном детстве не так просто. Кто-то боится, что из-за их откровенности могут пострадать родные на неподконтрольных территориях. Кого-то сотрудники музея оберегают от лишний переживаний: повторять истории журналистам для детей войны – значит каждый раз возвращаться к наболевшему.
Анастасия согласилась побеседовать, но попросила представить ее вымышленным именем. Сейчас девушка живет в Киеве, но в подконтрольном боевикам Луганске остаются ее близкие. «Мои последние летние каникулы в школе так и не закончились», – шутит она, вспоминая начало войны.
Флаеры из Луганска. Фото: Музей военного детстваНастя передала в музей рекламные флаеры, в которые на кассе в Луганске завернули ее железнодорожные билеты. Школьница уезжала из города на каникулы и должна была вернуться к началу 11 класса. Но школу она заканчивала уже в мирной части Украины, а за семь последующих лет в родной город ненадолго приехала лишь однажды – спустя четыре года.
Сейчас Анастасии 22 года. Окончила магистратуру, живет в Киеве. Она рассказывает, что часто вспоминает гнетущее молчание, которое длилось четыре часа в той самой последней электричке из Луганска:
«Никто не знал, что может спровоцировать человека – не только на агрессию, но и на нежелательный разговор. Ты не знал, кто рядом с тобой и как этот человек относится к твоей позиции. Проще было молчать. Эта тишина была и в городе, до того, как я оттуда поехала: в маршрутках, везде».
Анастасия считает, что ее флаеры будет полезно увидеть людям, которые в повседневной жизни не обращают внимания на мелочи.
Вероника родилась в 2000 году, жила в Горловке. Свою историю она рассказала сотрудникам музея, а в качестве экспоната передала дневник, который вела в захваченном пророссийскими сепаратистами городе, выводя на его страницах «Слава Украине!» Девочка-подросток несколько раз пыталась уехать на подконтрольную украинской власти территорию, но папа был против.
Дневник. Фото: Евгений Педин«Звонит дедушка и говорит: «Вероника, есть возможность убежать в Украину».
Мы ехали в маленьком микроавтобусе, и на блокпосту какой-то человек проверял документы, он сказал, что мне 15 и я должна ехать с родителями, но потом вышел, и мы поехали дальше. Нас встретили, мы шли полями. У меня стресс такой был, но я чувствовала подъем.
Но на следующий день, когда я садилась в поезд на Киев, где меня должна была встретить тетя, я поворачиваю голову и вижу папу. У меня был шок. Папа сказал: «Ты сама пойдешь или будешь противиться?»
Мы вышли на следующей же станции, сидели на вокзале, я плакала.
Тогда я подумала, что я ведь еще в Украине, поэтому еще можно что-то сделать. На блокпосту я сказала тем, кто проверял нам документы, что не хочу возвращаться в Горловку.
Я сказала: «Хочу в Украину, родители не отпускают …» Понаехали различные службы, разговаривают отдельно со мной, отдельно с родителями… Я понимала, что они не могут меня забрать у родителей, но они взяли с отца обещание, что он сделает мне украинский паспорт.
Меня должны были отвести к психологу. Она оказалась профессионалом и сумела донести до родителей: если они меня сейчас не отпустят, то потом, после восемнадцати, они меня вообще не увидят. Вечером того же дня меня отпустили обратно».
Константин младше Вероники: когда начался конфликт, ему было всего шесть. Мальчик живет в поселке Северное вблизи Торецка. Это и сейчас прифронтовой район. Волонтеру Лене Розвадовской Костя рассказал, как перестал играть в войну:
Музей военного детства, экспозиция в Киеве. Фото: Евгений Педин«Как-то мы играли с пацанами в войнушки, когда войны еще не было. И возле моего дома этот пистолет оставил один мальчик, я его нашел. Я хотел его вернуть, но бабушка того мальчика сказала, что не надо возвращать, сказала оставить себе. Вот так мне его тогда подарили. У всех были пистолеты. А я не хотел, чтобы мама просто так деньги тратила на пластмассу какую-то. Я понял, что, если я его сломаю, мне никто новый покупать не будет, поэтому начал его беречь. Мы им играли в войнушки, и не только – еще играли против невидимых зомби. Потом мы перестали играть на улице. Нас пускали на улицу, но мы уже не хотели играть в войнушки из-за того, что и так война».
Александра передала в музей футболку, в которой была во время самого страшного в своей жизни обстрела. Ей тогда было 10 лет:
Футболка Саши. Фото: Музей военного детства«Подвал у нас еще был закрыт, и мы не знали, куда деваться. Спрятались между холодильником и дверью. Я была в этой футболке. Было очень страшно. У меня началась истерика. Мама боялась, что снаряд попадет в дом. Из-за взрывной волны у нас в доме открылись все двери и окна. Одно окно выбило. Когда обстрел прекратился, мы побежали к бабушке. Когда я бежала, то увидела собаку с оторванными конечностями и забор в решето. У бабушки как раз был подвал. Из-за сильного испуга я не выходила из подвала три дня. У меня очень сильно тряслись руки. Я была в этой футболке и сохранила ее как память. После этого мне стало все равно. Вот сегодня стреляли, я спала и слышала краем уха, но мне было все равно. Мы уже привыкли».
Всего на выставке экспонируется 33 предмета, которые передали дети Донбасса. Историй волонтеры музея собрали более 130. Четыре экспоната – из музея в Сараево: это вещи, принадлежавшие детям из Боснии, Ирака, Сирии, Афганистана. Один из предметов – яблоко со следами зубов. Лилиан, которому в конце боснийской войны было 11 лет, рассказал: в годы конфликта в его семье всегда не хватало еды. Когда ему подарили яблоко, он очень обрадовался и тут же решил откусить кусок. Но фрукт оказался восковым.
Восковое яблоко. Музей военного детства, экспозиция в Киеве. Фото: Евгений Педин«Правильно делаете, что напоминаете о войне». Зрители и воспоминанияЗа две недели выставку в Киеве посетили чуть больше трехсот человек. Среди них есть те, кто о боевых действиях на Донбассе знает лишь из новостей, и те, кто прятался от обстрелов.
Имя Богдана Приходько я нашел в книге отзывов, мы созвонились. Он родился в Краматорске, весной 2014-го ему было 13 лет. Вспоминает: начало одного из обстрелов совпало с уроком в школе. Занятия прервали. Тем, кто жил рядом с домом, учителя велели быстро возвращаться домой. Богдан жил в другом районе города, поэтому ждал, пока все затихнет, в школьном здании.
Следующей зимой Богдану пришлось пережить еще один обстрел. Десятого февраля, по официальной версии украинской военной прокуратуры, пророссийские формирования вели по городу огонь из реактивных систем залпового огня «БМ-Смерч». Погибли 17 человек, восемь из которых – гражданские.
«Мы не понимали, что происходит, – вспоминает Богдан. – Мы с сестрой были вдвоем дома, плакали, связи не было. Раньше нам рассказывали, что, когда начинаются обстрелы, надо или становиться в дверной проем, или лезть в ванну. Мы залезли в ванну, сидели, было очень страшно».
Сейчас 19-летний Богдан учится в Киеве на режиссера – наверное, поэтому самым ярким экспонатом называет дневник проукраински настроенной девушки из Горловки. Ее история и попытки прорваться на мирную территорию Украины могли бы послужить сюжетом фильма, уверен Богдан.
Рисунки детей с Донбасса. Фото: страница Лены Розвадовской на фейсбуке***
Перед открытием выставку показали самим участникам: людям из зоны конфликта помогли приехать в Киев. «Их способность наслаждаться жизнью просто поражала, – вспоминает директор музея Юлия Скубицкая. – Люди проехали по 15 часов и больше из своих населенных пунктов, мы их смогли привезти только на два дня, и они от поездки взяли все что могли. Они все два дня гуляли, были счастливы. Эту способность радоваться ярким моментам мы, [жители мирных городов], часто теряем, потому что у нас нет таких перепадов. А для них если ты приезжаешь из-под обстрелов в Киев – это уже большой праздник».
Лена Розвадовская проводит экскурсию. Фото: Евгений ПединСреди десятков записей в книге отзывов несколько раз повторяется фраза: «Правильно делаете, что напоминаете о войне». С тем, что киевлянам на восьмом году конфликта на Донбассе нужно напоминать о войне, пробивать стену равнодушия, соглашается и директор благотворительного фонда «Голоса детей» Лена Розвадовская:
«Я четко помню: в 2014, 2015, 2016 годах, когда возвращалась с Донбасса в Киев, меня окружали и забрасывали вопросами: «Ну как там?!», «А что, правда?..» Сейчас не спрашивают ничего. Я чувствую себя помешанной, что восьмой год подряд ношусь с темой травм войны. Общество настолько устало, что сводки с Донбасса идут в новостях четвертым-пятым номером. Хотя обстрелы продолжаются, сегодня (разговор записан 1 июля – НВ) под огнем были жилые дома в Авдеевке. В том-то и опасность долгой, затяжной войны: люди устают, начинают воспринимать не норму как норму, забывают о важных вещах».
Музей военного детства, экспозиция в Киеве. Фото: Евгений ПединЕсли обычных людей она не склонна обвинять и понимает их усталость, то к украинским властям у волонтера накопилась масса претензий. По словам Лены Розвадовской, в Украине до сих пор нет государственной программы по реабилитации детей и единого подхода к этому процессу. Основная работа, как и в 2014-м, ложится на плечи волонтеров.
Читайте далееОкончила филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова в 1976 г., там же училась в аспирантуре с 1976 по 1979 г.
Тема кандидатской диссертации: «Лексика и фразеология, связанная с темой поэзии, в русской стихотворной речи второй половины XVIII — первой половины XIX в.» (1980 г.).
Тема докторской диссертации: «Русская авторская лексикография: теория, история, современность» (2012 г.) [Автореферат диссертации]
Работала в Научно-исследовательском институте преподавания русского языка в национальной школе, в издательстве «Русский язык». С 1990 г. работает в Институте русского языка им. В. В. Виноградова.
С 2007 г. – руководитель группы «Словаря языка русской поэзии XX века».
Руководитель постоянного научного семинара ИРЯ РАН «Теория и практика авторской лексикографии».
В 2011 г. провела расширенный научный семинар «Авторская лексикография и история слов», посвященный 50-летию выхода в свет «Словаря языка Пушкина» [Хроника] [Фотоотчет]
В 2017 г. организовала международную научную конференцию «Современные проблемы авторской лексикографии» [Программа] [Аннотации докладов] [Фотоотчет]
В качестве руководителя работала в проектах, получивших поддержку РГНФ и РФФИ, и в программах приоритетных фундаментальных исследований Президиума и ОИФН РАН:
РГНФ, проект № 07-04-94593 «Словарь языка русской поэзии ХХ века. Т. III», 2007.
РГНФ, проект № 08-04-12112 «Информационно-поисковая система «Словари русской поэзии Серебряного века» с ориентацией на исследование корпуса поэтических текстов в общеязыковом, идиостилевом и эстетическом аспектах (на базе электронной версии «Словаря языка русской поэзии XX века»)», 2008–2010.
РГНФ, проект № 09-04-16126 «Словарь языка русской поэзии ХХ века. Т. IV», 2009.
РГНФ, проект № 10-04-16373 «Русская авторская лексикография: теория, история, современность», 2010.
РГНФ, проект № 13-04-16007 «Словарь языка русской поэзии ХХ века. Т. V», 2013.
РГНФ, проект № 14-04-00354 «Лексикологическое исследование и словарное описание иноязычных слов в поэзии Серебряного века», 2014–2015.
РГНФ, проект № 15-04-16014 «Словарь языка русской поэзии XX века. Т. VI», 2015.
РФФИ, проект № 17-04-16099 «Словарь языка русской поэзии XX века. Т. VII», 2017.
РФФИ, № 17-29-09063 «Стратификация лексики современного русского языка и ее отражение в толковом словаре», 2017–2019. [Страница проекта]
Программа фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук РАН «Текст во взаимодействии с социокультурной средой: уровни историко-литературной и лингвистической интерпретации», проект «Формальный и семантический анализ поэтического текста», 2009–2011.
Программа фундаментальных исследований Президиума РАН «Корпусная лингвистика» (32 П), проект «Поэтический корпус: 1910–1925 гг.», 2011.
Программа фундаментальных исследований Президиума РАН «Корпусная лингвистика» (36П), проект «Поэтический корпус: 1940–1960 гг.», 2012–2014.
Член комиссии по лексикологии и лексикографии при Международном комитете славистов.
Член экспертного совета по применению законодательства РФ о рекламе Управления ФАС по Московской области.
Член редколлегии журнала «Прикладная лингвистика и лексикография» / “Journal of applied linguistics and lexicography” (РГПУ им. А.И. Герцена).
Член редколлегии журнала «Ученые записки Петрозаводского государственного университета».
Награждена орденом «За вклад в просвещение» (2010), медалью «80 лет Центрально-Азиатской экспедиции Н.К. Рериха» (за большой вклад в дело защиты имени и наследия Рерихов, 2008), Почетным знаком Московской областной Думы «За вклад в развитие законодательства» (2013), Почетным знаком Московской областной Думы «За вклад в развитие законодательства» I степени (2016).
Публикации
Монографии
Поэзия в словарном измерении. М.: Вест-Консалтинг, 2014. – 68 с.
Русская авторская лексикография: Теория, история, современность. М.: Языки славянских культур, 2011. – 464 с. (Studia philologica).
Русская авторская лексикография XIX–XX веков: Антология / Российская академия наук. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова. Сост. Е.Л. Гинзбург, Ю.Н. Караулов, Л.Л. Шестакова. Отв. ред. чл.-корр. РАН Ю.Н. Караулов. М.: Азбуковник, 2003. – 512 с.
Словари
Словарь языка русской поэзии XX века. Том VIII: Смола – Толщь / Сост.: Л.Л. Шестакова (отв. ред.), А.С. Кулева (ред.), А.В. Гик. М.: Издательский Дом ЯСК, 2019. – 992 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Том VII: Радуга – Смоковница / Сост.: Л.Л. Шестакова (отв. ред.), А.С. Кулева (ред.), А.В. Гик. М.: Издательский Дом ЯСК, 2017. – 1064 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Том VI: Пе – Радость / Сост.: Григорьев В.П., Шестакова Л.Л. (отв. ред.), Кулева А.С. (ред.), Колодяжная Л.И., Гик А.В., Фатеева Н.А. М.: Языки славянской культуры, 2015. – 968 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Том V: Н – Паяц / Сост.: Григорьев В.П., Шестакова Л.Л. (отв. ред.), Кулева А.С. (ред.), Колодяжная Л.И., Гик А.В., Фатеева Н.А. М.: Языки славянской культуры, 2013. – 1016 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века В.П., Шестакова Л.Л. (отв. ред.), Колодяжная Л.И. (ред.), Гик А.В., Кулева А.С. (ред.), Реутт Т.Е., Фатеева Н.А. М.: Знак, 2010. – 768 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Том III: З – Круг / Сост.: Григорьев В.П. (отв. ред.), Шестакова Л.Л. (отв. ред.), Колодяжная Л.И. (ред.), Бакеркина В.В., Гик А.В., Реутт Т.Е., Фатеева Н.А. М.: Языки славянских культур, 2008. – 792 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Том II: Г – Ж / Сост.: Григорьев В.П. (отв. ред.), Шестакова Л.Л. (отв. ред.), Бакеркина В.В., Гик А.В., Колодяжная Л.И., Реутт Т.Е., Фатеева Н.А. М.: Языки славянской культуры, 2003. – 800 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Том I: А – В / Сост.: Григорьев В.П. (отв. ред.), Шестакова Л.Л., Бакеркина В.В., Гик А.В., Колодяжная Л.И., Реутт Т.Е., Фатеева Н.А. М.: Языки славянской культуры, 2001. – 896 с. (Studia philologica).
Академический толковый словарь русского языка. Т. 1: А – ВИЛЯТЬ / Авторы-составители: Л.П. Крысин, А.С. Кулева, И.В. Нечаева, Л.Л. Шестакова; отв. ред. Л.П. Крысин. М.: Издательский Дом ЯСК, 2016. – 672 с.
Григорьев В.П., Колодяжная Л.И., Шестакова Л.Л. Собственное имя в русской поэзии XX века: Словарь личных имен / Отв. ред. В.П. Григорьев, Л.Л. Шестакова. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2005. – 448 с.
Бакеркина В.В., Шестакова Л.Л. Краткий словарь политического языка: Более 2 тыс. терминов и терминологических сочетаний. М.: Аст – Астрель, Русские словари, 2002. – 288 с.
Самовитое слово / Словарь русской поэзии XX века. Пробный выпуск: А – А-ю-рей. Составители: Е.М. Брейдо, А.В. Гик, В.П. Григорьев, Л.И. Колодяжная, Т.Е. Реутт, Н.А. Фатеева, Л.Л. Шестакова. М.: Русские словари, 1998. – 158 c.
Ответственное редактирование
Словарь языка русской поэзии XX века. Т. VIII. Коллектив авторов / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Издательский Дом ЯСК, 2019. – 992 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Т. VII. Коллектив авторов / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Издательский Дом ЯСК, 2017. – 1064 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Т. VI. Коллектив авторов / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Языки славянской культуры, 2015. – 968 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Т. V. Коллектив авторов / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Языки славянской культуры, 2013. – 1016 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX векаКоллектив авторов / Отв. ред. В.П. Григорьев, Л.Л. Шестакова. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Т. III. Коллектив авторов / Отв. ред. В.П. Григорьев, Л.Л. Шестакова. М.: Языки славянских культур, 2008. – 792 с. (Studia philologica).
Словарь языка русской поэзии XX века. Том II. Коллектив авторов / Отв. ред. В.П. Григорьев, Л.Л. Шестакова. М.: Языки славянской культуры, 2003. – 800 с. (Studia philologica).
Современные проблемы авторской лексикографии: Сборник научных статей / Под общ. ред. Л.Л. Шестаковой. М.: Аквилон, 2018. – 320 с.
Вторые Григорьевские чтения. Неология как проблема лингвистической поэтики: Тезисы докладов международной научной конференции (14–16 марта 2018 г.) / Отв. ред. Н.А. Фатеева, Л.Л. Шестакова. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2018. – 162 с.
Грамматические исследования поэтического текста: материалы международной научной конференции (7–10 сентября 2017 г., г. Петрозаводск) / отв. ред. Л.Л. Шестакова, Н.В. Патроева. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2017. – 176 с.
Кожевникова Н.А., Петрова З.Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX–XX вв. Выпуск 4: «Камни, металлы»; Выпуск 5: «Ткани, изделия из тканей» / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Издательский Дом ЯСК, 2017. – 680 с.
Кожевникова Н.А., Петрова З.Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX–XX вв. Выпуск 3: «Растения» / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Языки славянской культуры, 2015. – 448 с.
Проблемы анализа художественного текста: к 200-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова: материалы международной научной конференции (3–5 июня 2014 г., г. Петрозаводск) / отв. ред. Л.Л. Шестакова, Н.В. Патроева. М.; Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2014. – 122 с.
Корпусный анализ русского стиха: Сборник научных статей. Вып. 2 / Отв. ред. В.А. Плунгян, Л.Л. Шестакова. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2014. – 346 с.
Корпусный анализ русского стиха: Сборник научных статей / Отв. ред. В.А. Плунгян, Л.Л. Шестакова. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2013. – 266 с.
Авторская лексикография и история слов: К 50-летию выхода в свет «Словаря языка Пушкина» / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2013. – 382 с.
Кожевникова Н.А., Петрова З.Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX–XX вв. Выпуск 2: «Звери, насекомые, рыбы, змеи» / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Языки славянских культур, 2010. – 512 с.
Поэтика и эстетика слова: Сб. научных статей памяти Виктора Петровича Григорьева / Под ред. З.Ю. Петровой, Н.А. Фатеевой, Л.Л. Шестаковой. М.: URSS (ЛЕНАНД), 2010. – 464 с.
Проблемы авторской и общей лексикографии: Материалы международной научной конференции / Под ред. А.Л. Голованевского, Л.Л. Шестаковой. М.; Брянск: РИО БГУ, 2007. – 300 с.
Статьи
2019
Современное состояние русской авторской лексикографии // Вопросы языкознания. 2019. № 2. С. 126–150. DOI: 10.31857/S0373658X0004309-8
Авторские неологизмы как предмет лексикографического описания // Труды Института русского языка им. В.В. Виноградова. Вып. 19. Материалы междунар. науч. конф. «Вторые Григорьевские чтения: Неология как проблема лингвистической поэтики». М., 2019. С. 244–252. DOI: https://doi.org/10.31912/pvrli.2019.19.30
Особенности подачи грамматической информации о слове в «Академическом толковом словаре русского языка» // Труды Института русского языка им. В.В. Виноградова. Вып. 20. Взаимодействие лексики и грамматики. М., 2019. С. 295–302 (в соавт. с А.Э. Цумаревым).
Религиозная лексика в толковом словаре: культурно-речевой аспект // Русская речь. 2019. № 6. С. 45–57 (в соавт. с А.Э. Цумаревым, Ф.Б. Людоговским). DOI: 10.31857/S013161170007624-5
Стратификация лексики современного русского языка и ее отражение в толковом словаре: основные методологические подходы (обзор круглого стола) // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Гуманитарные и общественные науки. 2019. Т. 10, № 4. С. 47–55 (в соавт. с А.Ф. Яковлевой). DOI: 10.18721/JHSS.10405
Концептуализация СЕМЬИ в поэтическом дискурсе (из опыта наблюдений) // Wartości w językowo-kulturowym obrazie śwata słowian i ich sąsiadów. 5. Koncepty i ich profilowanie. Lublin: Wydawnictwo Uniwersytetu Marii Curie-Skłodowskiej, 2019. S. 107–124.
«Словарь языка русской поэзии XX века»: особенности жанра и структуры // Русистика в XXI веке: тенденции и направления развития. Междунар. науч. конф. Сб. статей. Ереван, 2019. С. 150–155.
Поэтические образы революции (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века» и Национального корпуса русского языка) // Искусство и революция: сто лет спустя. Белград: Изд. филологического факультета, 2019. С. 162–175 (в соавт. с Н.А. Фатеевой).
Вопросы стилистического описания религиозной лексики в толковом словаре русского языка // Слово и словарь = Vocabulum et vocabularium: сборник научных статей. Вып. 16 / И.Л. Копылов (гл. ред.). Минск: Беларуская навука, 2019. С. 79–83 (в соавт. с А.Э. Цумаревым, А.С. Кулевой).
Лексикографирование редкой лексики (из опыта работы над VIII томом «Словаря языка русской поэзии ХХ века») // Слово. Словарь. Словесность: к столетию кафедры русского языка и 95-летию профессора Сакмары Георгиевны Ильенко: сборник научных статей / под ред. проф. В.Д. Черняк. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2019. С. 220–225 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Повышение стилистического статуса сниженной лексики и его отражение в толковом словаре // Настоящее и будущее стилистики: сб. науч. ст. Междунар. науч. конф. (13–14 мая 2019 г.) / науч. ред. д-р филол. наук, проф. Е.Л. Вартанова; отв. ред. Н.И. Клушина, С.Ф. Барышева. М.: Флинта, 2019. С. 818–824 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Белорусская тема в поэзии Серебряного века // Беларусь у кантэксце еўрапейскай гісторыі: асоба, грамадства, дзяржава: зб. навук. арт., прысвеч. 80-год. Гродзен. дзярж. ун-та імя Янкі Купалы і 65-год. гіст. адукацыі ў Гродзен. дзярж. ун-це імя Янкі Купалы. У 2 ч. Ч. 1 / ГрДУ імя Я. Купалы ; рэдкал.: А.А. Каваленя (гал. рэд.), І.Ф. Кітурка (гал. рэд.) [і інш.]. Гродна: ГрДУ, 2019. С. 377–381 (в соавт. с А.С. Кулевой).
2018
Языковые нормы в «Академическом толковом словаре русского языка» // Вопросы лексикографии. 2018. № 13. С. 58–80 (в соавт. с А.Э. Цумаревым). DOI: 10.17223/22274200/13/4
Актуальный политический термин в перспективе общеязыкового словаря // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. 2018. № 6 (175). С. 78–82 (в соавт. с А.Ф. Яковлевой). DOI: 10.15393/uchz.art.2018.213
Обзор Международной научной конференции «Современные проблемы авторской лексикографии» (г. Москва, Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН, 8 декабря 2017 г.) // Вопросы лексикографии. 2018. № 14. С. 141–160 (в соавт. с А.С. Кулевой). DOI: 10.17223/22274200/14/8
Лексическая структура языка поэзии Серебряного века по данным сводного поэтического словаря // STUDIA RUSSICA XXVI. Материалы Междунар. лингв. конф. «Русская лексика: история и современность». Будапешт, 20–21 октября 2017 г. / Отв. ред. А. Золтан и Л. Ясаи. Будапешт, 2018. С. 127–135.
«Если песнь не громит вокзала, то к чему переменный ток?»: из наблюдений над функционированием терминов в поэзии В. Маяковского // Владимир Маяковский в мировом культурном пространстве: Материалы Междунар. науч. конф., посвященной 125-летию со дня рождения поэта. М.: ИМЛИ РАН, 2018. С. 118–125.
О проекте «Академический толковый словарь русского языка» // Российская академическая лексикография: современное состояние и перспективы развития. Сборник научных статей по материалам Междунар. науч. конф., посвященной 70-летию выхода первого тома академического «Словаря современного русского литературного языка» / отв. ред. О.Н. Крылова, С.А. Мызников, М.Н. Приёмышева, Е.В. Пурицкая; Ин-т лингв. исслед. РАН. СПб.: Институт лингвистических исследований РАН, 2018. С. 37–47 (в соавт. с А.Э. Цумаревым).
Проблемы описания религиозной лексики в современном толковом словаре русского языка // Российская академическая лексикография: современное состояние и перспективы развития. Сборник научных статей по материалам Междунар. науч. конф., посвященной 70-летию выхода первого тома академического «Словаря современного русского литературного языка» / отв. ред. О.Н. Крылова, С.А. Мызников, М.Н. Приёмышева, Е.В. Пурицкая; Ин-т лингв. исслед. РАН. СПб.: Институт лингвистических исследований РАН, 2018. С. 379–392 (в соавт. с А.Э. Цумаревым, А.С. Кулевой).
Средства и способы описания грамматических явлений в новом «Академическом толковом словаре русского языка» // Фортунатовские чтения в Карелии: сборник докладов междунар. науч. конф. (10–12 сентября 2018 года, г. Петрозаводск): в 2 ч. / науч. ред. Н.В. Патроева. Петрозаводск: Издательство ПетрГУ, 2018. Ч. 1. С. 267–269 (в соавт. с А.Э. Цумаревым, А.С. Кулевой).
Ключевые события Евангельской истории в зеркале «Словаря языка русской поэзии XX века» // Новозаветные образы и сюжеты в культуре русского модернизма / Сост. и отв. ред. О.А. Богданова, А.Г. Гачева. М.: Индрик, 2018 (Серия «“Вечные” сюжеты и образы». Вып. 4.) С. 234–249 (в соавт. с А.С. Кулевой).
«В душистом сумраке благоговейных скиний…»: слово скиния как единица поэтического лексикона веры // Лингвокультурологические исследования. Логический анализ языка. Понятие веры в разных языках и культурах / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, М.Л. Ковшова. М.: Гнозис, 2018. С. 667–677 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Из опыта работы над седьмым томом «Словаря языка русской поэзии ХХ века» // Современные проблемы авторской лексикографии: Сборник научных статей / Под общ. ред. Л.Л. Шестаковой. М.: Аквилон, 2018. С. 247–258 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Авторские неологизмы в словарной перспективе // Вторые Григорьевские чтения. Неология как проблема лингвистической поэтики: Тезисы докладов междунар. науч. конф. (14–16 марта 2018 г.). М.: Издательский центр «Азбуковник», 2018. С. 142–144.
«Часы песочные желты и золотисты…»: о представлении устойчивых сочетаний в словаре поэтического языка // Современное русское языкознание и лингводидактика: сборник научных трудов, посв. 95-летию со дня рожд. академика РАО Н.М. Шанского / Науч. ред. В.В. Никульцева. М.: МФЮА, 2018. C. 342–347.
Терминологическая лексика в текстах поэтов Серебряного века (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века») // Производство смысла: Сб. статей и материалов памяти Игоря Владимировича Фоменко / ред.: С.Ю. Артемова, Н.А. Веселова, А.Г. Степанов. Тверь: Тверской гос. ун-т, 2018. С. 255–267.
Предтекст с элементом загадки в поэзии Серебряного века // Проблемы поэтики и стиховедения: Материалы VIII Междунар. науч.-теоретич. конф., посв. 90-летию КазНПУ имени Абая (24–26 мая 2018 г.). Алматы: «Улагат», КазНПУ им. Абая, 2018. С. 261–264 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Специальная лексика в поэзии В. Маяковского // Русский язык в школе. 2018. № 6. С. 52–58 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Религиозная лексика в новом толковом словаре русского языка: из опыта описания // Вера. Язык. Отечество: Таврические Кирилло-Мефодиевские Чтения. Вып. 1 (2017). Симферополь: Lege Artis, 2018. С. 61–67 (в соавт. с А.Э. Цумаревым, А.С. Кулевой).
2017
Стилистический параметр в современных русских авторских словарях // Stylistyka. XXVI. 2017. S. 7–24.
Языковые новации в «Академическом толковом словаре русского языка» // Język rosyjski XXI wieku. Źrodła i perspektywy. Русский язык ХХI века. Истоки и перспективы. Instytut Rusycystyki Uniwersytetu Warszawskiego. Zakład Języka Rosyjskiego. Redakcja naukowa Grażyna Mańkowska, Magdalena Kuratczyk, Dorota Muszyńska-Wolny, Joanna Wasiluk. Warszawa, 2017. С. 143–150.
Составной термин как элемент поэтического текста (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века») // Языковая личность: аспекты изучения: Сборник научных статей памяти члена-корреспондента РАН Юрия Николаевича Караулова / Под ред. И.В. Ружицкого и Е.В. Потёмкиной. Москва: МАКС Пресс, 2017. С. 408–424.
Принцип распределения стилистической информации в «Словаре языка русской поэзии XX века» // Материалы метаязыкового семинара ИЛИ РАН. Вып. 2. 2015–2016 годы / Отв. ред. С.С. Волков, Н.В. Карева, Е.М. Матвеев. СПб.: Геликон-Плюс, 2017. С. 145–159.
Стилистический аспект описания лексики в современных авторских словарях // Слово и словарь = Vocabulum et vocabularium: сб. материалов междунар. науч. конфер. «Современные проблемы лексикографии» (Минск, 23–24 ноября 2017 г.). Вып. 15 / Нац. акад. наук Беларуси, Центр исслед. белорус. культ., языка и лит-ры, Ин-т языкознания им. Якуба Коласа; редкол.: И.Л. Копылов (гл. ред.) [и ред.]. Минск: Четыре четверти, 2017. С. 504–509.
Человек в его отношении к интерьеру в поэзии Серебряного века (по материалам сводного словаря поэтического языка) // Логический анализ языка. Человек в интерьере. Внутренняя и внешняя жизнь человека в языке / Ответственный редактор Н.Д. Арутюнова. М.: Языки славянской культуры, 2017. С. 400–414 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Иноязычные вкрапления как маркеры «чужого» в текстах поэтов Серебряного века // «Свое» и «чужое» в культуре = «Our» and «Alien» in Culture: материалы XI Междунар. науч. конфер. (г. Петрозаводск, 22–24 июня 2017 года) / отв. ред. Н.Г. Урванцева. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2017. С. 158–160 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Поэтическая грамматика в зеркале сводного авторского словаря // Грамматические исследования поэтического текста: материалы междунар. науч. конфер. (7–10 сент. 2013 г., г. Петрозаводск). Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2017. С. 35–38 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Поэтический синтаксис как предмет лингвистической поэтики: вклад И.И. Ковтуновой в разработку идей «грамматики поэзии» // Грамматические исследования поэтического текста: материалы междунар. науч. конфер. (7–10 сент. 2013 г., г. Петрозаводск). Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2017. С. 9–11 (в соавт. с Н.В. Патроевой).
«Словарь языка Пушкина» и «Слоўнік мовы Янкі Купалы»: опыт сравнительного анализа // Лексикология и лексикография славянских языков: Междунар. коллективная монография / Отв. ред. М.И. Чернышева. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2017. С. 151–185 (в соавт. с В.К. Щербиным).
О кодификации языковых норм в «Академическом толковом словаре русского языка» // Труды Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН. Вып. 13. М., 2017. С. 167–174 (в соавт. с А.Э. Цумаревым).
Современная литературная норма в новом толковом словаре русского языка // Русский язык в школе. 2017. № 6. С. 80–85 (в соавт. с А.Э. Цумаревым).
«Академический толковый словарь русского языка»: традиционное и новое // Известия РАН. Серия лит-ры и языка. 2017. Т. 76. № 5. С. 5–21 (в соавт. с А.Э. Цумаревым, И.В. Нечаевой, А.С. Кулевой, О.М. Грунченко).
«Я теряю свое имя…»: о драме Владимира Аристова «Театр одного философа» // Владимир Аристов. Статьи и материалы / Под ред. К. Корчагина, Л. Оборина. М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2017. С. 36–49.
2016
Директория Grigor’ev: к продолжению работы над «Словарем языка русской поэзии XX века» // Труды Института русского языка им. В.В. Виноградова. Вып. 7. М., 2016. С. 443–455.
Новое в русской авторской лексикографии // Слово и словарь = Vocabulum et vocabularium. Вып. 14 / отв. ред. О.Н. Крылова, С.А. Мызников; Ин-т лингв. исслед. РАН. СПб.: Нестор-История, 2016. С. 708–723.
«Словарь языка русской поэзии XX века»: том шестой // Язык художественной литературы: традиционные и современные методы исследования. Материалы междунар. науч. конфер. памяти Н.А. Кожевниковой (19–21 ноября 2016 г., ИРЯ им. В.В. Виноградова РАН). М.: Издательский центр «Азбуковник», 2016. С. 701–711.
Словари поэтического языка в русской авторской лексикографии // Лексикографията в началото на XXI в. Доклади от Седмата международна конференция по лексикография и лексикология (София, 15–16 октября 2015 г.). Съставители Диана Благоева, Сия Колковска. София: Издателство на БАН «Проф. Марин Дринов», 2016. С. 185–191.
Большой академический словарь и авторская лексикография: из опыта работы над «Словарем языка русской поэзии XX века» // Слово. Словарь. Словесность: Динамические процессы в языке, речи и словаре (к 50-летию издания академического «Словаря современного русского литературного языка»). Материалы Всероссийской науч. конфер. Санкт-Петербург, РГПУ им. А.И. Герцена, 11–12 ноября 2015 г. / Отв. ред. В.Д. Черняк. СПб.: САГА, 2016. С. 11–15.
Типы информации о слове и способы их представления в «Академическом толковом словаре русского языка» // Русская лексикография XXI века: проблемы и способы их решения. Материалы докладов и сообщений междунар. науч. конфер. 12–14 декабря 2016 г. / М.Л. Каленчук (отв. ред.). М.; СПб.: Нестор-История, 2016. С. 53–56 (в соавт. с Л.П. Крысиным, О.М. Грунченко, А.С. Кулевой, А.Э. Цумаревым).
Слова редкого употребления в поэзии О. Мандельштама (из опыта наблюдений) // Русский язык в школе. 2016. № 3. С. 13–18, 53 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Устойчивые сочетания в сводном словаре поэтического языка // Лингвокультурологические исследования: Язык лингвокультурологии: теория vs. эмпирия / Отв. ред. М.Л. Ковшова. М.: URSS, 2016. С. 93–97 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Заимствования из славянских языков в русской поэзии XX века // Славянские языки и культуры в современном мире: III Междунар. науч. симпозиум: Труды и материалы (Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова, филол. ф-т, 23–26 мая 2016 г.): К юбилею декана филологического факультета МГУ профессора Марины Леонтьевны Ремнёвой / Составители О.В. Дедова, Е.В. Петрухина, Л.М.Захаров; Под общим руководством проф. М.Л. Ремнёвой. М..: МАКС Пресс, 2016. С. 544–547 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Грамматические архаизмы в поэтическом языке и их лексикографическое отражение (на материале VI и VII томов «Словаря языка русской поэзии XX века») // Подробности словесности: сборник статей к юбилею Людмилы Владимировны Зубовой. СПб.: Свое издательство, 2016. С. 438–444 (в соавт. с А.С. Кулевой).
«…И спросим: что значит ― философ?»: штрихи к портрету философа в русской поэзии // Поэтический и философский дискурсы: история взаимодействия и современное состояние / Ин-т языкознания. М.: Культурная революция, 2016. С. 95–113.
Из военной публицистики Максимилиана Волошина // Актуальная Цветаева – 2014. 1914 год в жизни Марины Цветаевой: Начало Борисоглебья. XVIII Междунар. науч.-тематич. конфер. (Москва, 8–10 октября 2014 г.): Сборник докладов. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2016. С. 265–276.
2015
О принципах описания иноязычных вкраплений в авторских словарях разных типов // Вопросы лексикографии. 2015. № 2 (8). С. 5–26.
Стилистический параметр и способы его представления в «Словаре языка русской поэзии XX века» // Вопросы психолингвистики. 2015. № 3 (25). С. 300–307.
К характеристике современной русской авторской лексикографии // Материалы метаязыкового семинара ИЛИ РАН. 2014 год / отв. ред. С.С. Волков, Е.М. Матвеев. СПб.: Геликон-Плюс, 2015. С. 11–32.
Информационно-поисковая система «Словари русской поэзии Серебряного века» как пример информационного проекта в лексикографии // Академик А.А. Шахматов: жизнь, творчество, научное наследие: Сб. статей к 150-летию со дня рождения ученого / Отв. ред. О.Н. Крылова, М.Н. Приемышева. СПб.: Нестор-История, 2015. С. 1002–1008.
Поэзия Александра Радищева: особенности языковой и стиховой формы // Филология и культура. Philology and Culture. 2015. № 2 (40). С. 280–285.
Первая мировая война глазами Волошина-публициста // Зборник матице српске за славистику (Славистический сборник). Нови Сад, 2015. № 88. С. 75–85.
Иноязычные вкрапления как предмет описания в авторских словарях // Слова и словари. Сборник научных статей, посв. проф. Валентине Даниловне Черняк / Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена. СПб.: Свое издательство, 2015. С. 191–197.
Сводный словарь поэтического языка как источник изучения устаревшей лексики // Осмь десятъ: Сборник научных статей к 80-летию И.С. Улуханова / Отв. ред. М.А. Малыгина. М., 2015. С. 353–358.
Об опыте изучения староэмигрантской русской речи с помощью автоматизированной системы «Диктум» // Памяти Анатолия Анатольевича Поликарпова: Сборник научных статей. Электронное издание. М.: Изд-во Московского университета, 2015. С. 108–119 (в соавт. с Н.И. Голубевой-Монаткиной).
О корпусном подходе к изучению эмигрантской русской речи // Русский язык и литература в пространстве мировой культуры: Материалы XIII Конгресса МАПРЯЛ (г. Гранада, Испания, 13–20 сентября 2015 года). Том 6. Глава в коллективной монографии. МАПРЯЛ. СПб., 2015. С. 146–150 (в соавт. с Н.И. Голубевой-Монаткиной).
Об изучении русской эмигрантской речи с помощью корпусных методов // Верхневолжский филологический вестник. 2015. № 1. С. 37–40 (в соавт. с Н.И. Голубевой-Монаткиной).
Иноязычные вкрапления в текстах поэтов Серебряного века (по материалам сводного словаря поэтического языка) // Известия РАН. Серия лит-ры и языка. 2015. Т. 74. № 1. С. 68–76 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Иноязычные имена собственные в поэзии Серебряного века // Проблемы поэтики и стиховедения: Материалы VII Междунар. науч.-теор. конфер., посв. 70-летию победы в Великой Отечественной войне и 100-летию со дня рождения выдающегося ученого, Героя Советского Союза Малика Габдуллина (4–6 мая 2015 г.). Алматы: Yлагат, КазНПУ им. Абая, 2015. С. 290–292 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Иноязычные топонимы в поэзии Серебряного века (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века») // Реквием филологический. Сборник научных статей, посв. памяти Е.С. Отина. Донецк: Азбука, 2015. С. 398–404 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Эпоха «Великого перелома» и ее отражение в поэтическом языке (по материалам сводного словаря поэтического языка) // Эпоха «Великого перелома» в истории культуры: сб. науч. статей / Под ред. И.Ю. Иванюшиной, И.А. Тарасовой. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 2015. С. 362–369 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Dictionary of the Russian Language in Twentieth-century Poetry: Specific Macrostructure and Microstructure Features // Life Beyond Tourism / Edited by Olga M. Karpova and Faina I. Kartashkova. – Newcastle upon Tyne: Cambridge Scholars Publishing, 2015. P. 199–207.
2014
Словарь языка Державина в гротовском проекте собрания сочинений поэта // Труды Института русского языка им. В.В. Виноградова. Вып. 2. М., 2014. С. 144–152.
Литературное имя как предмет корпусного исследования // Корпусный анализ русского стиха. Вып. 2 / Отв. ред. В.А. Плунгян, Л.Л. Шестакова. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2014. С. 165–192.
Устаревшие слова в лексическом фонде поэзии Серебряного века (по материалам сводного словаря поэтического языка) // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. 2014. № 1. С. 47–50.
Из опыта анализа терминов в текстах поэтов Серебряного века (по материалам сводного словаря поэтического языка) // Материалы международного симпозиума «Терминология и знание» (Москва, 6–8 июня 2014 г.) / Отв. ред. С.Д. Шеллов. М.: Вест-Консалтинг, 2014. С. 201–210.
Редкое слово как предмет словарного описания // Актуальные проблемы стилистики, риторики и лингводидактики: сб. научных трудов. Вып. II. М., 2014. С. 294–301.
Работа «на благое просвещение» (к 100-летию журнала «Русский язык в школе») // Мир русского слова. 2014. № 2. С. 97–103.
Имя собственное как тип иноязычных вкраплений в поэзии Серебряного века // Проблемы общей и региональной ономастики: Материалы IX Междунар. науч. конфер. Майкоп: РИО АГУ, 2014. С. 309–312 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Историческое время и пространство сквозь призму поэтического языка (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века») // Язык как инструмент познания и зеркало эпохи: Материалы междунар. науч.-практ. конфер. «VII Кирилло-Мефодиевские чтения» (КГМУ им. С.И. Георгиевского) 22–23 мая 2014 г. Симферополь: Дом Писателей им. Домбровского, 2014. С. 66–70 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Поэзия Радищева в зеркале его представлений о стихотворстве // Русский язык в школе. 2014. № 8. С. 37–44.
Лермонтовские мотивы в поэзии Серебряного века // Проблемы анализа художественного текста: к 200-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова: материалы международной научной конференции (3–5 июня 2014 г., г. Петрозаводск) / Отв. ред. Л.Л. Шестакова, Н.В. Патроева. М.; Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2014. С. 6–10.
2013
У начала русской авторской лексикографии: «Словарь к стихотворениям Державина» Я.К. Грота // От буквы к словарю: Сб. научных статей к 200-летию со дня рождения академика Я.К. Грота / Отв. ред. О.А. Старовойтова. СПб.: Наука, 2013. С. 62–69.
«Словарь языка Пушкина» в истории авторской лексикографии // Авторская лексикография и история слов: К 50-летию выхода в свет «Словаря языка Пушкина». М.: Издательский центр «Азбуковник», 2013. С. 11–18.
Русская авторская лексикография: общее состояние и тенденции развития // Славянская лексикография: Международная коллективная монография / Отв. ред. М.И. Чернышева. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2013. С. 645–652.
Словари редких слов в современной русской лексикографии // Слово и словарь = Vocabulum et vocabularium: сб. науч. тр. / ГрГУ им. Я. Купалы; редкол.: Л.В. Рычкова (гл. ред.), Т. Ройтер, В.В. Дубичинский (и др.). Гродно: ГрГУ, 2013. С. 109–112.
Мифоним Азраил в истории поэтического языка // Корпусный анализ русского стиха: Сб. научных статей / Отв. ред. В.А. Плунгян, Л.Л. Шестакова. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2013. С. 81–116.
Итальянский ономастикон в русском поэтическом дискурсе // Диалог культур: «Итальянский текст» в русской литературе и «русский текст» в итальянской литературе: Материалы междунар. науч. конфер. (Институт рус. яз. им. В.В. Виноградова РАН, 9–11 июня 2011 г.). М.: ООО «Инфотех», 2013. С. 125–134.
Китайские мотивы в русской поэзии: короткие заметки к теме // Словесность 2013. Альманах. Книга 8. М., 2013. С. 66–69.
Словарь языка русской поэзии XX века: особенности макро- и микроструктуры // Life beyond Dictionaries: Материалы юбилейной X Междунар. школы-семинара, Иваново – Флоренция, 12–14 сентября 2013 г. Иваново: Иван. гос. ун-т, 2013. С. 70–73.
Собственное имя Тютчев в поэзии Серебряного века // Тютчев – русская поэтическая и политическая личность: Материалы Междунар. науч. заоч. конфер., посв. 210-летию со дня рождения поэта, политика, дипломата / Под ред. А.В. Антюхова. Брянск: Изд-во «Курсив», 2013. С. 359–370.
Слово в поэтическом языке эпохи (по материалам пятого и шестого томов «Словаря языка русской поэзии XX века») // Авторская лексикография и история слов: К 50-летию выхода в свет «Словаря языка Пушкина». М.: Издательский центр «Азбуковник», 2013. С. 175–180 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Редкие слова в поэзии В. Маяковского // Русский язык в школе. 2013. № 6. С. 63–68 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Шведова Наталия Юльевна // Мордовия, XX век: культурная элита. Энциклопедический справочник: В 2 ч. Саранск: НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия, 2013. Ч. 2 (Н–Я). С. 301 (в соавт. с Н.Л. Васильевым).
Ю.С. Степанов как автор классического учебника по языкознанию // Языковые параметры современной цивилизации. Сб. трудов первой науч. конфер. памяти академика РАН Ю.С. Степанова / Под ред. В.З. Демьянкова, Н.М. Азаровой, В.В. Фещенко, С.Ю. Бочавер. М.: Институт языкознания РАН, ИП Шилин И.В. («Эйдос»), 2013. С. 48–56.
2012
Некоторые особенности макроструктуры словаря в авторской лексикографии // Человек о языке – язык о человеке: Сб. статей памяти академика Н.Ю. Шведовой / Отв. ред. М.В. Ляпон. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2012. С. 398–408.
«Словарь языка русской поэзии XX века» как источник сопоставительного изучения авторских лексиконов и стилей // Велимир Хлебников в новом тысячелетии. М.: ИМЛИ РАН, 2012. С. 132–139.
Сводный словарь поэтического языка: принципы составления и возможности использования (на примере «Словаря языка русской поэзии XX века») // Проблемы поэтики и стиховедения: Материалы VI Междунар. науч.-теоретич. конфер., посв. 100-летию со дня рождения выдающегося казахского писателя, драматурга, ученого Зеина Шашкина (Алматы, 24–25 мая 2012 г.). Алматы, 2012. С. 324–327.
«Всё испытать душа успела…»: слово душа как ключевая единица в поэзии Евгения Боратынского // Русский язык XIX века: роль личности в языковом процессе. Материалы IV Всерос. науч. конфер. «Русский язык XIX века: роль личности в языковом процессе». СПб., 2012. С. 232–243.
Сводные словари поэтического языка в современной русской лексикографии // Современное русское языкознание и лингводидактика: сб. науч. тр., посв. 90-летию со дня рожд. академика РАО Н.М. Шанского: Вып. 3 / ред. В.В. Никульцева. М.: Изд-во МГОУ, 2012. С. 411–420.
Слово как единица поэтического языка эпохи (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века») // Изв. РАН. Серия лит-ры и языка. 2012. Т. 71. № 4. С. 60–65 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Усеченные прилагательные в русской поэзии XVII–XX вв.: статистическое исследование // Славянский стих. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2012. С. 217–230 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Опыты рецензирования словарей в ранней русской писательской лексикографии // Украiнська i слов’янська тлумачна и перекладна лексикографiя. Леонiдовi Сидоровичу Паламарчуковi / Iнститут украiнськоi мови НАН Украiни; вiдп. ред. I.С. Гнатюк. К.: КММ, 2012. С. 424–430.
2011
Идея «цитатных сумм» Андрея Белого и современная авторская лексикография // Миры Андрея Белого: Материалы Междунар. науч. конфер. (Москва, 25–30 октября 2010 г.). М., 2011. С. 540–548.
Русская поэзия в словарном измерении // Antički kod u slovenskim književnostima, priredile: prof. dr Kornelija Ičin, prof. dr Tanja Popović, Filološki fakultet, Beograd, 2011. С. 156–165.
«Словарь языка Пушкина» в истории русской авторской лексикографии // Русский язык в школе. 2011. № 10. С. 71–77.
Понятие музея в философии Н. Федорова // Литературоведческий журнал. 2011. № 29. С. 178–190.
Музей как часть проективно-утопического учения Николая Федорова: комментарий лингвиста // Логический анализ языка. Лингвофутуризм. Взгляд языка в будущее / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2011. С. 157–168.
Юрий Николаевич Караулов // Отечественные лексикографы: XVIII–XX века. 2-е изд., испр. и доп. М.: Наука, 2011. С. 573–592.
Современная компьютерная лексикография: некоторые проблемы и решения (на материале «Словаря языка русской поэзии XX века») // Проблемы компьютерной лингвистики: Сб. научных трудов / Под ред. А.А. Кретова. Вып. 5. Воронеж, 2011. С. 409–420 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Из опыта работы над «Словарем языка русской поэзии ХХ века»: проблемы и решения // Слово и словарь. Vocabulum et vocabularium: сб. науч. трудов по лексикографии. Вып. 12 / под ред. В.В. Дубичинского и Т. Ройтера. Харьков: Видавництво «Пiдручник НТУ “ХПI”», 2011. С. 193–196 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Поэзия и словари: слово в поэтическом языке // Словесность 2011. Альманах. Книга 5. М., 2011. С. 111–113 (в соавт. с С.Д. Шеловым).
Роль заголовочно-финальных элементов в создании текста и подтекста стихотворного цикла (на материале поэзии М. Волошина) // Текст и подтекст: Поэтика эксплицитного и имплицитного: Материалы Междунар. науч. конфер. (ИРЯ им. В.В. Виноградова РАН, 20–22 мая 2010 г.). М.: Издательский центр «Азбуковник», 2011. С. 199–206.
2010
Проблемы терминологии в сфере авторской лексикографии // Изв. РАН. Серия лит-ры и языка. 2010. Т. 69. № 4. С. 3–11.
Литература по русской авторской (писательской) лексикографии за 2000–2008 гг. // Вестник РГГУ. № 9 (52)/10. Серия «Филологические науки. Языкознание» / Московский лингвистический журнал. Т. 12. М., 2010. С. 297–341.
К истории становления научного направления: писательская лексикография // Межкафедральный словарный кабинет имени проф. Б.А. Ларина. L / Отв. ред. А.С. Герд, Е.В. Пурицкая. СПб., 2010. С. 109–126.
Семейства словарей в писательской лексикографии // Слово. Словарь. Словесность: Текст словаря и контекст лексикографии: Материалы Всерос. науч. конфер. СПб., 11–13 ноября 2009 г. / Отв. ред. В.Д. Черняк. СПб., 2010. С. 309–313.
Способы подачи стилистической информации в «Словаре языка русской поэзии XX века» // Вестник Новгородского госуд. ун-та. 2010. № 56. С. 70–74.
«Но соразмерностей прекрасных В душе носил я идеал»: о красоте, красивом и прекрасном в поэзии Евгения Боратынского // Русский язык в школе. 2010. № 2. С. 35–40.
Рифма как отдельный параметр в словаре поэтического языка // Поэтика и фоностилистика: Бриковский сб. Вып. 1 Материалы Междунар. науч. конфер. «I-е Бриковские чтения: Поэтика и фоностилистика» (Моск. гос. ун-т печати, Москва, 10–12 февраля 2010 г.) / Отв. ред. Г.В. Векшин. М., 2010. С. 190–192.
Информационно-поисковая система «Словари русской поэзии Серебряного века» // Проблемы компьютерной лингвистики: Сб. научных трудов / Под ред. А.А. Кретова. Вып. 4. Воронеж, 2010. С. 331–340.
Словарь языка русской поэзии XX века: принципы составления и возможности использования // Владимир Даль в счастливом доме на Пресне: Сб. статей. М.: Academia, 2010. С. 138–146.
Поэтическая лексикография В.П. Григорьева // Поэтика и эстетика слова: Сб. научных статей памяти Виктора Петровича Григорьева / Под ред. З.Ю. Петровой, Н.А. Фатеевой, Л.Л. Шестаковой. М.: URSS (ЛЕНАНД), 2010. С. 30–36.
О языке произведений Н.Ф. Федорова // «Служитель духа вечной памяти». Николай Федорович Федоров (к 180-летию со дня рождения). Сб. научных статей: в 2 ч. Ч. I / Сост. А.Г. Гачева, М.М. Панфилов. М.: Пашков дом, 2010. С. 421–429.
НЭП в зеркале поэтического языка В. Маяковского // НЭП в истории культуры: от центра к периферии: Сб. статей участников междунар. науч. конфер. (Саратов, 23–25 сентября 2010 г.). Саратов, 2010. С. 205–210.
Из опыта работы над «Словарем языка русской поэзии ХХ века» // Языки в современном мире: материалы IX ежегодной междунар. конфер., 23–25 мая 2010 года / отв. ред. С.К. Гураль; Томск. гос. ун-т. Томск: Томск. гос. ун-т, 2010. С. 19–20 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Усеченные прилагательные как языковая черта поэтического направления (по материалам Национального корпуса русского языка) // Грехнёвские чтения. Словесный образ и литературное произведение. Сборник научных трудов. Вып. 6 / Отв. ред. И.С. Юхнова. Нижний Новгород: изд-во «КНИГИ», 2010. С. 209–206 (в соавт. с А.С. Кулевой).
Modern Scene of Russian Author Lexicography // New Trends in Lexicography: Ways of Registrating and Describing Lexis. Editor: Olga Karpova and Faina Kartashkova. Cambridge Scholars Publishing, 2010. P. 148–157.
2009
Материалы о словарях языка писателей в филологических энциклопедических справочниках // Слово и словарь = Vocabulum et vocabularium: Сб. научных трудов / ГрГУ им. Я. Купалы; отв. ред.: Л.В. Рычкова, И.А. Усаченко. Гродно: ГрГУ, 2009. С. 99–101.
Частотный словарь как средство интерпретации философского текста // Язык как медиатор между знанием и искусством. Сб. докладов Междунар. науч. семинара. Отв. ред. Н.А. Фатеева. М.: Азбуковник, 2009. С. 94–106 (в соавт. с А.Ф. Яковлевой).
Электронные словари русской поэзии Серебряного века // Новое в теории и практике лексикографии: синхронный и диахронный подходы: Материалы VIII Междунар. школы-семинара (Иваново, 10–12 сентября 2009 г.). Иваново: Иван. гос. ун-т, 2009. С. 202–204.
Поэтическое словоупотребление: традиции и новаторство // Славянский филологический сборник. Вып. I. НИЦ «ЭСТРИКА» (Славянские Культуры: Корни и Крона) / Отв. ред. И.И. Калиганов. М.: ГАСК, 2009. С. 102–111 (в соавт. с Н.А. Фатеевой).
Словарь и структурно-семантические особенности стихотворений Н. Языкова о водной стихии // Славянский мир в третьем тысячелетии. Россия и славянские народы во времени и пространстве: Сб. статей. М., 2009. С. 301–308.
Заметки к интерпретации стихотворения О. Мандельштама «Актер и рабочий» (1920) // Авангард и идеология: русские примеры / Ред. проф. д-р Слободан Грубачич, ред.-составитель проф. д-р Корнелия Ичин. Белград, 2009. С. 367–374.
2008
Словари языка писателей XIX века // Русский язык XIX века: динамика языковых процессов / Отв. ред. В.Н. Калиновская. СПб., 2008. С. 41–54 (ACTA LINGUISTICA PETROPOLITANA. Труды Института лингвистических исследований РАН, 2008. Том IV, часть 3).
Русская авторская лексикография: Общее состояние и тенденции развития // Теория и история славянской лексикографии. Научные материалы к XIV съезду славистов / Отв. ред. М.И. Чернышева. М., 2008. С. 464–468.
Новое в русской поэтической лексикографии // Лингвистика и поэтика: преодоление границ. Памяти Наталии Алексеевны Кожевниковой: Сб. научных трудов / Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова РАН, Твер. гос. ун-т. М.; Тверь, 2008. С. 15–27.
Статистический анализ базы данных словаря «Собственное имя в русской поэзии XX века: словарь личных имен» // Проблемы компьютерной лингвистики: сб. науч. труд. Вып. 3. Воронеж, 2008. С. 101–111 (в соавт. с Л.И. Колодяжной).
Личное имя в зеркале поэтического словаря Рациональное и эмоциональное в языке и в речи: Грамматические категории и лексические единицы: Межвуз. сб. науч. тр. М., 2008. С. 75–81.
«К нам Лермонтов сходит, презрев времена…» // Литературно-художественный авангард в социокультурном пространстве российской провинции: история и современность: Сб. статей участников междунар. науч. конфер. (Саратов, 9–11 октября 2008 г.). Саратов, 2008. С. 7–15.
Поэтика водного пейзажа в творчестве Николая Языкова // Русский язык в школе. 2008. № 2. С. 38–41.
2007
Авторская лексикография на рубеже веков // Вопросы языкознания. 2007. № 6. С. 116–129.
Структура и содержание словарной статьи в словарях языка писателя // Изв. РАН. Серия лит-ры и языка. 2007. Т. 66. № 5. С. 3–15.
Современная картина авторской лексикографии // Лингвистика и поэтика в начале третьего тысячелетия: Материалы междунар. науч. конфер. (Москва, 24–28 мая 2007 г.). М.: ИРЯ РАН, 2007. С. 65–78.
Помета шутливое в словарях русского языка // Логический анализ языка. Языковые механизмы комизма / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2007. С. 712–723.
Стихотворные заглавия в тематическом аспекте // Искусство поэтики – искусство поэзии. К 70-летию И.В. Фоменко: Сб. научных трудов. Тверь: Лилия Принт, 2007. С. 107–115.
Конкордансы в русской авторской лексикографии // Слово и словарь = Vocabulum et vocabularium: Сб. научных трудов по лексикографии. Гродно: ГрГУ, 2007. С. 89–92.
Словарь языка русской поэзии XX века: этапы создания и некоторые результаты // Проблемы авторской и общей лексикографии: Материалы междунар. науч. конфер. М.; Брянск: РИО БГУ, 2007. С. 84–88.
Словарь и семантика стихотворения М. Волошина «В серо-сиреневом вечере…» // Русский язык в школе. 2007. № 5. С. 42–46.
Словарная статья в словаре языка писателя // Язык как материя смысла: Сб. статей к 90-летию акад. Н.Ю. Шведовой / Отв. ред. М.В. Ляпон. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2007. С. 708–716.
Некоторые проблемы культуры русской речи в деятельности законодательных органов // Материалы Междунар. науч.-практ. конфер. специалистов-филологов и преподавателей-русистов по проблемам функционирования, преподавания и продвижения русского языка за рубежом «Итоги Года русского языка» (ГИРЯ, 11–13 декабря 2007 г.). М., 2007. С. 640–645.
On-Line Dictionaries of Russian Poetic Language // Essays on Lexicon, Lexicography, Terminography in Russian, American and Other Cultures. Cambridge Scholars Publishing, 2007. P. 84–92.
2006
Формы представления слова в современной поэтической лексикографии // Художественный текст как динамическая система: Материалы междунар. науч. конфер., посвящ. 80-летию В.П. Григорьева (ИРЯ им. В.В. Виноградова РАН. Москва, 19–22 мая 2005 г.). М.: Управление технологиями, 2006. С. 319–327.
Стилистические пометы в словарях языка писателей // Русский язык сегодня. Вып. 4. Проблемы языковой нормы. Сб. статей / Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова РАН. М., 2006. С. 617–627.
Слова с пометой «нов.» в «Словаре языка русской поэзии XX века» // Русская академическая неография (к 40-летию научного направления): Материалы междунар. конфер. (ИЛИ РАН 23–25 октября 2006 г.). СПб.: Наука, 2006. С. 88–90 (в соавт. с Л.И. Колодяжной).
Состав и структура словаря «Собственное имя в русской поэзии XX века» // Слово в словаре и дискурсе: Сб. научных статей к 50-летию Харри Вальтера. М.: ЭЛЛИС, 2006. С. 758–763.
Библейское имя в книге «Собственное имя в русской поэзии XX века: Словарь личных имен» // Художественная литература и религиозные формы сознания: Материалы междунар. науч. интернет-конфер. Астрахань, 2006. С. 252–256 (в соавт. с Л.И. Колодяжной).
Имена поэтов в словаре «Собственное имя в русской поэзии XX века» // Словоупотребление и стиль писателя. Вып. 3: Межвузовский сб. / Под ред. Д.М. Поцепни. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006. С. 186–195.
Отношение «заглавие – текст» в поэзии Марины Цветаевой (по материалам словарей поэтического языка) // Лики Марины Цветаевой. XIII междунар. научно-тематич. конфер. (Моcква, 9–12 октября 2005 г.). Сб. докладов. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2006. С. 101–110.
Поэтика одного стихотворения: Е. Баратынский. «На что вы, дни! Юдольный мир явленья…» // Поэтика и лингвистика: Материалы междунар. науч. конфер., посвящ. 110-летию со дня рождения Р.Р. Гельгардта. (Тверь, 16–19 октября 2006 г.). Тверь, 2006. С. 48–50.
Михаил Лермонтов в русской поэзии XX века // Русский язык в школе. 2006. № 6. С. 46–51.
Об одном лирическом стихотворении Осипа Мандельштама // Язык художественной литературы. Литературный язык: Сб. статей к 80-летию Мары Борисовны Борисовой. Саратов, 2006. С. 217–225.
Принцип серийности в стихотворении Д. Хармса «Звонитьлететь» // Хармс-авангард: Материалы Междунар. науч. конфер. «Д. Хармс: авангард в действии и в отмирании. К 100-летию со дня рождения поэта» (Белград, 14–18 декабря 2005 г.). Белград, 2006. С. 157–164. (То же: Russian Literature. V. 60, issues 3–4. 2006. P. 479–489).
Член-корреспондент РАН Юрий Николаевич Караулов (К 70-летию со дня рождения) // Изв. РАН. Серия лит-ры и языка. 2005. Т. 64. № 4. С. 74–77 (в соавт. с Ю.А. Сорокиным, Н.В. Уфимцевой).
Большой русско-украинский словарь: к реализации проекта // Язык как инструмент познания и зеркало эпохи: Материалы междунар. научно-практич. конфер. Симферополь, 2006. С. 65–71 (в соавт. с А.В. Занадворовой, О.Е. Ивановой, Л.П. Крысиным, И.В. Нечаевой, А.Э. Цумаревым).
Дорога – Бога, тревога, немного…: О роли рифмы в создании образа дороги (по материалам словарей русского поэтического языка) // Literacki drogi wobec mitu // Pod red. Lidii Wisniewskiej. Bydgoszcz, 2006. S. 249–259.
2005
Семантика второго в поэтическом языке // Логический анализ языка. Квантификативный аспект языка / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2005. С. 549–559.
Интернет-словари русского поэтического языка // Лексика, лексикография, терминография в русской, американской и других культурах: Материалы VI Междунар. школы-семинара (Иваново, 12–14 сентября 2005 г.). Иваново: Иван. гос. ун-т, 2005. С. 316–318.
Лексемы гнезда «разум» в словарях языка А.С. Пушкина и М. Цветаевой // Стихия и разум в жизни и творчестве Марины Цветаевой. XII междунар. научно-тематич. конфер. (Москва, 9–11 октября 2004 г.). Сб. докладов. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2005. С. 419–426.
Заглавие и его связи с текстом в словарном отражении // Поэтика заглавия: Сб. научных трудов. М.; Тверь, 2005. С. 134–145.
Образный строй лирики Евгения Боратынского // Русский язык в школе. 2005. № 2. С. 63–71 (в соавт. с Н.А. Кожевниковой).
2004
Язык русской прозы в словарном описании // Алфавит: Строение повествовательного текста. Синтагматика. Парадигматика. Смоленск: СГПУ, 2004. С. 275–283.
К завершению работы над первым томом «Словаря языка русской поэзии XX века» // Межкафедральный. словарный кабинет имени проф. Б.А. Ларина. XL. СПб., 2004. С. 56–67 (в соавт. с В.П. Григорьевым, Л.И. Колодяжной).
Художественная модель мира в словаре поэтического языка: к интерпретации фрагментов (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века») // Русский язык сегодня. Вып. 3. Сб. статей / РАН. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова. / Отв. ред. Л.П. Крысин. М., 2004. С. 330–338.
Поэтический язык Е.А. Боратынского в словарях разных типов // Новые страницы боратыноведения: К 200-летию Е.А. Боратынского. Сб. материалов Междунар. науч. конфер., сост. 6–9 июня 2000 г. Тамбов, 2004. С. 231–240.
Идея красоты в поэзии Евгения Баратынского // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2004. С. 397–414.
Стихотворение Иннокентия Анненского «Гармония» // Русский символизм и мировая культура: Сб. научных трудов. М., 2004. Вып. 2. С. 249–253.
Личные имена в рифмах Марины Цветаевой (по материалам словаря «Собственное имя в русской поэзии XX века») // Чужбина, Родина моя! Эмигрантский период в жизни и творчестве Марины Цветаевой. Материалы XI междунар. научно-тематич. конфер. (Москва, 9–11 октября 2003 г.). М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2004. С. 441–453.
«Поэтика живого»: стихотворение Елены Шварц «Смятение облаков» // Поэтика исканий, или Поиск поэтики // Материалы междунар. конфер.-фестиваля: «Поэтический язык рубежа XX–XXI вв. и современные литературные стратегии». М., 2004. С. 346–355.
Из наблюдений над поэтикой произведений Николая Федорова // Философия космизма и русская культура: Материалы Междунар. науч. конфер. «Космизм и русская литература»: К 100-летию со дня смерти Н. Федорова (Белград, 23–25 октября 2003 г.). Белград, 2004. С. 157–163.
2003
Имена собственные в словарях языка писателей // Поэтика. Стихосложение. Лингвистика / К 50-летию научной деятельности И.И. Ковтуновой. М.: Азбуковник, 2003. С. 123–141.
Поэтический язык Марины Цветаевой в лексикографическом представлении // Марина Цветаева: Эпоха, культура, судьба: X цветаевская междунар. научно-тематич. конфер. (Москва, 9–11 октября 2002 г.). Сб. докладов. М.: Дом-музей, 2003. С. 365–375.
О. Мандельштам. «Возьми на радость из моих ладоней…» // Русский язык в школе. 2003. № 6. С. 65–71.
«Размах величественных далей…» (О рассказе К. Паустовского «Ильинский омут») // Русский язык в школе. 2003. № 4. С. 64–73.
Гармония: слово в поэтическом гипертексте и отдельном стихотворении // Логический анализ языка. Космос и хаос: Концептуальные поля порядка и беспорядка / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2003. С. 603–612.
К функционально-семантической характеристике ключевой политической лексики // Русский язык сегодня. Вып. 2. Сб. статей / РАН. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова / Отв. ред. Л.П. Крысин. М., 2003. С. 305–312.
2002
Поэтика и лексикография // Linguistische Poetik / S. Mengel, V. Vinogradova (Hrsg.). Hamburg, 2002. Р. 440–466.
Имена собственные как маркеры национальной культуры в русском поэтическом языке (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века») // Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности: Сб. научных трудов. Воронеж, 2002. С. 92–97.
Статьи НАЧАЛО и КОНЕЦ в «Словаре языка русской поэзии XX века» // Логический анализ языка: Семантика начала и конца / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2002. С. 401–410 (в соавт. с В.П. Григорьевым, Л.И. Колодяжной).
Из цикла М. Волошина «Киммерийские сумерки» // Русский язык в школе. 2002. № 2. С. 68–73.
2001
Поэтический язык в лексикографической интерпретации // Текст. Интертекст. Культура: Сб. докладов междунар. науч. конфер. (Москва, 4–7 апреля 2001 г). М., 2001. С. 482–494.
К вопросу о словаре языка С.Т. Аксакова // Аксаковские чтения: духовное и литературное наследие семьи Аксаковых. Материалы междунар. научно-практич. конфер. (Уфа, 28–29 сентября 2001 г.). Ч. I. Уфа, 2001. С. 114–115.
Словарь «Самовитое слово» как филологический словарь // Словарь в системе филологического образования. Материалы Всерос. научно-практич. конфер. Уфа, 2001. С. 57–63 (в соавт. с В.П. Григорьевым, Л.И. Колодяжной).
Осип Мандельштам. «Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы…» // Русский язык в школе. 2001. № 2. С. 69–75.
Идиостиль О. Мандельштама сквозь призму поэтического словаря // Структура текста и семантика языковых единиц. Сб. научных трудов. Калининград, 2001. С. 144–154.
Язык русской поэзии в словарном представлении // Язык. Культура. Словари: Материалы IV междунар. школы-семинара. Иваново, 2001. С. 58–60.
2000
Две «Весны» Евгения Баратынского // Русский язык в школе. 2000. № 2. С. 59–65.
Библиографические материалы по авторской лексикографии // Вестник международного славянского унта. Серия «Филология». 2000. Т. 3. № 1. Харьков, 2000. С. 18–31.
1999
Из истории авторской лексикографии: словари языка Пушкина // Вестник международного славянского унта. Серия «Филология». 1999. Т. 2. № 4. Харьков, 1999. С. 20–22.
Имя Пушкин в стихах русских поэтов XX века (опыт словарной статьи) // А.С. Пушкин. К 200-летию со дня рождения. Статьи. Беседы. Библиография. М., 1999. С. 33–41 (в соавт. с В.П. Григорьевым, Л.И. Колодяжной).
Имя собственное Пушкин и его производные в Словаре русской поэзии XX века «Самовитое слово» // Пушкин и поэтический язык XX века. Сб. статей, посв. 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина. М., 1999. С. 297–309 (в соавт. с В.П. Григорьевым, Л.И. Колодяжной).
Слово-образ душа в поэзии Евгения Баратынского // Русский язык в школе. 1999. № 4. С. 52–59.
Сатира «К временщику» в творческой и политической биографии К.Ф. Рылеева // 170 лет спустя… Декабристские чтения 1995 года. Статьи и материалы. М., 1999. С. 119–132.
1998
Авторский словарь в аспекте лексикографической типологии // Русистика сегодня. 1998. № 1–2. С. 41–52.
Из поэтического наследия Осипа Мандельштама // Русский язык в школе. 1998. № 6. С. 60–64.
Словарь русской поэзии XX века «Самовитое слово»: зоны словарной статьи и их типология // Vocabulum et vocabularium. Сб. научных трудов по лексикографии. Вып. 6. Харьков, 1998. С. 106–109 (в соавт. с Л.И. Колодяжной).
К функционально-семантической характеристике слова: легитимный – легитимность // Семантика языковых единиц. Доклады VI междунар. конфер., т. 1. М., 1998. С. 229–231 (в соавт. с А.Ф. Яковлевой).
Краткий словарь политического языка (к реализации проекта) // Русистика сегодня. 1998. № 1–2. С. 165–178 (в соавт. с В.В. Бакеркиной).
Из материалов к словарю политического языка // Vocabulum et vocabularium. Сб. научных трудов по лексикографии. Вып. 6. Харьков, 1998. С. 95–97 (в соавт. с В.В. Бакеркиной).
1997
О создании словаря русского политического языка // Vocabulum et vocabularium. Сб. научных трудов по лексикографии. Вып. 4. Харьков, 1997 (в соавт. с В.В. Бакеркиной).
Из книги Е. Баратынского «Сумерки» // Русский язык в школе. 1997. № 6. С. 73–78.
1996
Языковые приемы формирования текста в поэзии Е. Баратынского (на материале элегии «Разуверение») // Язык как творчество: К 70-летию В.П. Григорьева. Сб. научных трудов. М., 1996. С. 118–125.
Гнездовой толковый словарь как тип комплексного филологического словаря // Vocabulum et vocabularium. Сб. научных трудов по лексикографии. Вып. 3. Харьков, 1996. С. 107–109.
К вопросу о лекcикографическом описании супплетивных глаголов // Глагол и имя в русской лексикографии: вопросы теории и практики. Екатеринбург, 1996. С. 183–191.
1995
«Рукой Грибоедова … водил сам русский язык» // Русский язык в школе. 1995. № 1. С. 51–58.
«Это был первый удар, нанесенный Рылеевым самовластью…» // Русский язык в школе. 1995. № 4. С. 58–69.
Состав субстантивных гнезд и принципы их описания в Гнездовом толковом словаре русского языка // Междунар. юбилейная сессия, посвящ. 100-летию со дня рожд. акад. В.В. Виноградова: Материалы. М., 1995.
Геополитика: семантика и функционирование слова в меняющихся социально-политических условиях // Русистика сегодня. 1995. № 4. С. 116–127.
1994
Элегическая поэзия Евгения Баратынского // Русский язык в школе. 1994. № 2. С. 60–67.
Смена идеологических парадигм и ее отражение в слове // Язык и культура. Третья междунар. конфер. Материалы, ч. 2. Киев, 1994.
1993
Поэтическое наследие И.С. Тургенева. Триптих «Вариации» // Русский язык в школе. 1993. № 2. С. 69–76.
Гражданская лирика А.Н. Плещеева // Русский язык в школе. 1993. № 5. С. 56–61.
1986
Стихотворение Н.А. Некрасова «Поэт и гражданин» (Особенности содержания и языковой формы) // Русский язык в школе. 1986. № 5. С. 58–66.
1983
Содержание и особенности поэтической речи Н.М. Языкова // Русский язык в школе. 1983. № 2. С. 63–69.
1982
Стихотворение А.Н. Плещеева «Вперед! без страха и сомненья…» // Русский язык в школе. 1982. № 2. С. 60–64.
1979
Наименования поэта в русской поэзии второй половины XVIII – первой половины XIX в. // Русский язык в школе. 1979. № 5. С. 73–78.
1978
Языковое выражение темы поэта и поэзии в стихотворениях М.Ю. Лермонтова // Русский язык в школе. 1978. № 6. С. 70–76.
1977
Лингвистический анализ стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» // Русский язык в школе. 1977. № 3. С. 77–81.
Рецензии
[Рец. на:] Иванова Н.Н., Иванова О.Е. Словарь языка поэзии. Выразительные средства русской лирики конца XVIII – первой трети XX века. М., 2015 // Русский язык в школе. 2016. № 9. С. 69–72.
[Рец. на:] Г.И. Шипулина. Словарь языка Есенина. Вып. 1–5. Баку: Мутарджим, 2012, 2013 // Русский язык в научном освещении. 2015. № 1 (29). С. 297–303.
Картина мира как лексическая проблема. [Рец. на:] Слово Достоевского 2014. Идиостиль и картина мира. Коллективная монография / Российская академия наук. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова; под общей ред. Е.А. Осокиной. М.: ЛЕКСРУС, 2014 // Знамя. 2015. № 8. С. 227.
[Рец. на:] Голованевский А.Л. Тютчев – русская языковая поэтическая личность. Брянск, 2013 // Вестник МГОУ. Серия: Русская филология. 2014. № 5. С. 144–146.
[Рец. на:] Olga Karpova. English Author Dictionaries (the XVIth – the XXIst cc.). Cambridge: Cambridge Scholars Publishing, 2011. – X + 256 p. // Изв. РАН. Серия лит-ры и языка. 2012. Т. 71. № 1. С. 66–72.
[Рец. на:] Л.М. Кольцова, С.А. Чуриков. Крылатое слово А.В. Кольцова: Опыт словаря // Русский язык в школе. 2010. № 11. С. 78–80.
[Рец. на:] А.Л. Голованевский. Поэтический словарь Ф.И. Тютчева // Русский язык в школе. 2010. № 12. С. 77–80 (в соавт. с Ю.Б. Мартыненко).
[Рец. на:] И.А. Тарасова. Словарь ключевых слов поэзии Георгия Иванова. Саратов: Издательский центр «Наука», 2008. – 208 с. // Вопросы языкознания. 2009. № 4. С. 166–171.
[Рец. на:] Л.М. Баш, Н.С. Зацепина, Л.А. Илюшина, Р.С. Кимягарова. Словарь языка комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». М., 2007 // Русский язык в школе. 2008. № 1. С. 87–88.
[Рец. на:] В.В. Краснянский. Словарь эпитетов Ивана Бунина // Русский язык в школе. 2007. № 6. С. 91–95.
[Рец. на:] Р.С. Кимягарова. «Словарь языка басен Крылова» // Русский язык в школе. 2007. № 8. С. 81–83.
[Рец. на:] Н.А. Кожевникова, З.Ю. Петрова. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX–XX вв. Выпуск 1: «Птицы». М.: Языки русской культуры, 2000. – 480 с. // Вопросы языкознания. 2002. № 1. С. 145–148.
[Рец. на:] В.А. Лукин. Художественный текст: Основы лингвистической теории и элементы анализа. М.: Издательство «Ось-89», 1999. – 196 с. // Русистика сегодня. 2000. № 1–4. С. 276–279.
Учебно-методические работы
Русская писательская лексикография: Учебное пособие. М.: ГАСК, 2007. – 90 с.
Программа спецкурса «Русская писательская лексикография» // Программы обязательных и специальных курсов кафедры русского и общего языкознания / Под общей ред. Н.А. Фатеевой. М.: ГАСК, 2006. С. 158–171. (1 изд.: М.: ГАСК, 2003. – 10 с.)
Программа курса «Теория языкознания» // Программы обязательных и специальных курсов кафедры русского и общего языкознания / Под общей ред. Н.А. Фатеевой. М.: ГАСК, 2006. С. 101–109. (1 изд.: М.: ГАСК, 2004. – 12 с.)
История лингвистических учений. Программа курса. М.: ГАСК, 2004. – 16 с.
Содержание и структура спецкурса «Русская писательская лексикография» // Язык, культура, общество. Лингвистическая подготовка учителя-словесника: проблемы новых лингвистических курсов. Тезисы Всерос. научно-практич. конфер. М., 2000. С. 146–149.
Лексический материал в школьном курсе // Что значит знать язык и владеть им? Л., 1989. С. 116–139 (в соавт. с Н.М. Шанским, Т.С. Кудрявцевой и др.).
Русский язык. X класс. Учебное пособие для специальных школ-интернатов с углубленным изучением русского языка и усиленной военно-физкультурной подготовкой. М.: АПН СССР, 1988 (в соавт. с Е.А. Быстровой, З.П. Даунене и др.).
Русский язык. X класс. Экспериментальный учебник для национальной школы. М.: АПН СССР, 1988 (в соавт. с Е.А. Быстровой, З.П. Даунене и др.).
Лексико-фразеологические трудности и пути их преодоления (на материале поэзии XIX в.) // Русский язык в национальной школе. 1988. № 1. С. 8–13.
Электронные лингвистические ресурсы
Информационно-поисковая система «Словари русской поэзии Серебряного века» (на основе электронной версии «Словаря языка русской поэзии ХХ века») / Отв. ред. серии словарей Л.Л. Шестакова.
Информационно-поисковая система «Словари русской поэзии Серебряного века» (на основе электронной версии «Словаря языка русской поэзии ХХ века»): Словарь новых слов. Сост.: Л.И. Колодяжная, Л.Л. Шестакова.
Информационно-поисковая система «Словари русской поэзии Серебряного века» (на основе электронной версии «Словаря языка русской поэзии ХХ века»): Словарь имен собственных. Сост.: В.П. Григорьев, Л.И. Колодяжная, Л.Л. Шестакова.
Информационно-поисковая система «Словари русской поэзии Серебряного века» (на основе электронной версии «Словаря языка русской поэзии ХХ века»): Словарь поэтических цитат. Сост.: В.П. Григорьев, А.В. Гик, Л.И. Колодяжная, Н.А. Фатеева, Л.Л. Шестакова, А.С. Кулева, Н.К. Богомолова.
Метод Пиктограмма, предложенный А.Р.Лурия, представляет собой вариант опосредованного запоминания, однако применяется он не столько для исследования памяти, сколько для анализа характера ассоциаций. Может быть использован для исследования испытуемых с образованием не менее 7 классов.
Однако стандартные наборы слов применять необязательно, их необходимо немного варьировать, т. е., сохраняя основной состав слов, заменять два или три из них.
Если же испытуемый сам не объясняет, следует у него каждый раз спрашивать: «А как вам это поможет припомнить заданное слово?». В процессе выполнения задания экспериментатор варьирует порядок задаваемых испытуемому слов: смотря по тому, легко ли испытуемый устанавливает связи, экспериментатор предлагает то более легкие, конкретные выражения («вкусный ужин», «тяжелая работа»), то более абстрактные, трудные («развитие», «сомнение», «справедливость»). В этой пиктограмме могли бы насторожить очень абстрактные ассоциации к словам «разлука» и «справедливость». Однако общая ее живость и разнообразие, легкость и простота оформления, наконец, полное воспроизведение всех заданных слов убеждают в том, что и эти две ассоциации были не выхолощенными, а подлинно абстрактными символами. Совершенно иначе выглядят пиктограммы, составленные больными шизофренией с выхолощенностью и бессодержательностью ассоциации (рис.2.4). Рис.2.4. Выхолощенные бессодержательные символы. Этой больной были предложены те же слова, но их нет надобности здесь расшифровывать. Ни в момент составления пиктограммы, ни при воспроизведении (которое оказалось совершенно невозможным, несмотря на то, что при заучивании 10 слов больная обнаружила хорошие возможности удержания) она не могла объяснить, почему «веселый праздник» она сможет вспомнить по крестику, а «развитие» — по галочке, «болезнь» — по двум точкам, а «дружбу» по одной. Некоторые испытуемые (в большинстве случаев это свойственно больным шизофренией, но в нескольких случаях за десятки лет такие пиктограммы составляли и перенесшие энцефалит и страдавшие эпилептическими припадками) пытаются ассоциировать понятие с различными очертаниями линии. Так, например, больной символизирует «веселый праздник» округлыми очертаниями извилистой линии (вверху) и разлуку— угловатой зигзагообразной линией (внизу). Он никак не объясняет, почему обозначает «счастье» прямой линией, упирающейся в бесформенный комок над «разлукой», а «сомнение» — прямой линией, упирающейся в зигзаг. Рис.2.5. Символические зигзаги (больного шизофренией) Рис 2.6. Пиктограмма больного шизофренией Их нет смысла расшифровывать, так как лишь отдельные штрихи—символы (на рис. 2.6 в центре спираль, поднимающаяся кверху, обозначает «счастье», а спускающаяся вниз рядом — «болезнь»). В основном же стрелки, галочки, линии, крестики и кружочки лишены объективного содержания и даже для самих больных не служат средством связи и запоминания; попытки прочитать свою пиктограмму, т. е. припомнить заданные слова оказываются безуспешными. Следует также привести некоторые пиктограммы, которые по внешнему виду производят впечатление простых и конкретных, но при более тщательном психологическом анализе обнаруживают признаки глубокой патологии мышления. На рис.2.7 изображена пиктограмма больной шизофренией с вербальным галлюцинозом. Ассоциации больной носят конкретный, содержательный характер, но они поражают своей стереотипией как в содержании, так и в исполнении рисунков. Рис 2.7. Стереотипные рисунки В целом методика «пиктограммы» очень многогранна, она позволяет делать многие наблюдения относительно существенных особенностей психики больных. Источник: Сборник психологических тестов. Часть II: Пособие / Сост. Е.Е.Миронова – Мн.: Женский институт ЭНВИЛА, 2006. – 146 с. |
1. SN Serebrennikov, I.Zh. Seminsky [Pathophysiology of inflammation]. Irkutsk State Medical University, 2014.
2. McGhee CN, Dean S, Danesh-Meyer H, Locally administered ocular corticosteroids: benefits and risks, Drug Saf, 2002;25:33‑55.
3. Flach AJ, Topicalnonsteroidal anti-inflammatory drugs in ophthalmology, Int Ophthalmol Clin, 2002;42:1‑11.
4. El-Harazi SM, Ruiz RS, Feldman RM, et al., A randomized double-masked trial comparing ketorolac tromethamine 0,5%, diclofenac sodium 0,1% and prednisolone acetate 1% in reducing post-phacoemulsification flare and cells, Ophthalmic Surg Lasers, 1998;29:539‑44.
5. Roberts CW, Brennan KM, A comparison of topical diclofenac with prednisolone for postcataract inflammation, Arch Ophthalmol, 1995;113:725-7).
6. Ocular Surgery News: Cataract patients may not need steroids after surgery,June 6, 2012
7. Flach A, Nonsteroidal anti-inflammatory drugs. In: Tasman W (ed.), Duane’s Foundation jf Clinical Ophthalmology, Philadelphia: Lippincott, 1994;539‑44
8. Hyung Cho, Arash Mozayan, New Look at Ocular Inflammation Control — Powerful and Fast-acting Twice-daily Bromfenac for Novel Standard in the Treatment of Inflammation, European Ophthalmic Review, 2011;5 (1):20-6)
9. Asano S, Miyake K, OtaI, et al, reducing angiographic cystoid macular edema and blood-aqueous barrier disruption after small-incision phacoemulsification and foldable intraocular lens implantation: multicenter prospective randomized comparison of topical diclofenac 0,1% and betamethasone 0,1%, J Cataract Refract Surg, 2008;34:57-63).
10. Wolf EJ, Braunstein A, Shih C, et al., Incidence of visually significant pseudophakic macular edema after uneventful phacoemulsification in patients treated with nepafenac, J Cataract Refract Surg, 2007;33:1546-9)
11. Kessel L., Tendal B., Jorgensen K.J. et al. Post-cataract prevention of inflammation and macular edema by steroid and NSAID: a systematic review. Ophthalmology, 2014, Oct; 121 (10):1915-24).
12. Polansky JR, Weinreb RN, Steroids as anti-inflammatory agents. In: Sears ML (ed.), Pharmacology of the Eye, New York: Springer-Verlag, 1984;460-538).
13. Ocular Surgery News. The science of NSAIDs, September 1, 2006.
14. Ocular surgery News/Potency and pharmacokinetics of NSAIDs. February 15, 2006. The science of NSAIDs. September 1, 2006).
15. Donnenfeld ED, Donnenfeld A, Global experience with Xibrom (bromfenac ophthalmic solution) 0,09%: the first twice-daily ophthalmic nonsteroidal anti-inflammatory drug, Int Ophthalmol Clin, 2006;46:21-40).
16. Flach AJ, Topicalnonsteroidal anti-inflammatory drugs in ophthalmology, Int Ophthalmol Clin, 2002;42:1-11).
17. Samiy N, Foster CS, The role of nonsteroidal anti-inflammatory drugs in ocular inflammation, Int Ophthalmol Clin, 1996;36:195‑206.
18. Heier JS, Topping TM, Baumann W, et al., Ketorolac versus prednisolone versus combination therapy in the treatment of acute pseudophakic cystoid macular edema, Ophthalmology, 2005;107:2034‑8, discussion 9.
19. O’Brien TP, Emerging guidelines for use of NSAID therapy to oiptimize cataract surgery patient care, Curr Med Res Opin, 2005;21:1131-7).
20. Ahuja M, Dhake AS, Sharma SK et al., Topical ocular delivery of NSAIDs, AAPS J, 2008;10:229‑41.
21. Bucci FA, Jr. Waterbury LD, Amico LM, Prostaglandin E2 inhibition and aqueous concentration of ketorolac 0,4% (acular LS) and napafenac 0,1% (nеvanac) in patients undergoing phacoemulsification, Am J Ophthalmol, 2007;144:146‑7.
22. Walsh DA, Moran HW, Shamblee DA, et al., Antiinflammatory agents. 3. Synthesis and pharmacological Basis of 2‑amino-3‑benzoylphenylacetoc acid and analogues, J Med Chem, 1984;27:1379‑88.
23. Cho H, Wolf KJ, Wolf EJ, Management of ocular inflammation and pain following cataract surgery: focus on bromfenac ophthalmic solution, Clin Ophthalmol, 2009;3:199‑210.
24. Sancilio LF, Nolan JC, Wagner LE, et al., The analgesic and antiinflammatory activity and pharmacologic properties of bromfenac, Arzneimittelforschung 1987;37:513‑519.
25. Data of file. Ista Pharmaceutical Inc).
26. Yanni JM GG, Hellberg MR, Topically administrable composition containing 3‑benzoylphenilacetic acid derivative for treatment of ophthalmic inflammatory disorders, Alcon Laboratories, Inc., assignee. US Patent 5,475,034, 1995.
27. Waterbury LD, Silliman D, Jolas T, Comparison of cycloxygenase inhibitory activity and ocular anti-inflammatory effects tromethamine and bromfenac sodium, Curr Med Res Opin, 2006;22:1133-40).
28. Baklayan GA, Patterson HM, Song CK, et al. 24‑hour evaluation of the ocular distribution of (14) C-labeled bromfenac following topical instillation into the eyes of New Zealand white rabbits, J Ocul Pharmacol Ther, 2008;24:392-8).
29. Donnenfeld ED, Donnenfeld A, Global experience with Xibrom (bromfenac ophthalmic solution) 0,09%: the first twice-daily ophthalmic nonsteroidal anti-inflammatory drug, Int Ophthalmol Clin, 2006;46:21-40).
30. Flach AJ, Cyclo-oxygenase unhibitors in ophthalmology, Surv Ophthalmol, 1992;36:259‑84
31. Flach AJ The incidence, pathogenesis and treatment cystoid macular edema following cataract surgery, Trans Am Ophthalmol Soc, 1998;96:557-634).
32. Quinn CJ, Cystoid macular edema, Optom Clin, 1996;5:111-30).
33. Tranos PG, Wickremasinghe SS, Strangos NT, et al., Macular edema, Surv Ophthalmol, 2004;49:470‑90.
34. Colin J, The role of NSAIDs in the management of post-operative ophthalmic inflammation, Drugs, 2007;67:1291-308).
35. Sheufele TA HJ, Pseudophakic cystoid macular edema, Catarct Refract Surg Today, 2005;54‑7.
36. Roberts CW, Pretreatment with topical diclofenac sodiumto decrease post-operative inflammation, Ophthalmology, 1996;103:636-9).
37. Ray S, D’Amico DJ, Pseudophakic cystoid macular edema, Semin Ophthalmol, 2002;17:167-80).
38. Mentes J, Erakgun T, Afrashi F et al, incidence of cystoid macular edema after uncomplicated phacoemulsifikation, Ophthalmologica, 2003;217:408‑12.
39. Ursell PG, Spalton DJ, Whitcup SM, et al., Cystoid macular edema after phacoemulsification: relationship to blood-aqueous barrier damage and visual acuity, J Cataract Refract Surg, 1999;25:1492‑7.
40. Kim SJ, Bressler NM, Optical coherence tomography and cataract surgery, Curr Opin Ophthalmol, 2009;20:46-51).
41. Kim SJ, Flach AJ, Jampol LM, Nonsteroidal anti-inflammatory drugs in ophthalmology, Surv Ophthalmol, 2010;55:108‑33.
42. Lobo CL, Faria PM, Soares MA, et al. Macular alterations after small-incision cataract surgery. J Cataract Refract Surg. 2004;30 (4):752‑760.
43. Miyake K, Prevention of cystoid macular edema after lens extraction by topical indometacin (I). A preliminary report, Albrecht Von Graefes Arch Klin Exp Ophthalmol, 1977;203:81‑8.
44. McColgin AZ, Raizman MB Efficacy of topical Voltaren in reducing the incidence of postoperative cystoid macular edema. Invest Ophthalmol Vis Sci. 1999;40: S289.
45. FitzGerald GA, Patron C. The coxibs, selective inhibitors of cyclooxygenase-2. N Engl J Med. 2001;345:433‑442.
46. Gamache DA, Graff G, Brady MT, et al. Nepafenac, a unique nonsteroidal prodrug with potential utility in the treatment of trauma-induced ocular inflammation: I. Assesment of anti-inflammatory efficacy. Inflammation.2000;24:357‑370.
47. Konstas AG, Maskaleris G, Gratsonidis, Sardelli C. Compliance and viewpoint of glaucoma patients in Greece. Eye, 2000; 5:752‑756.
48. Donnenfeld ED, Holland EJ, Stewart R, Grillon LR. For the Bromfenac study group
49. Topical Xibrom 0,1% an investigational NSAIDs for post-cataractal surgery inflammation. Markedly decreases inflammation. Paper presented at: The annual ASCRS. April 15, 2005. Washington, DC).
50. Donnenfeld ED, Holland EJ, Stewart R et al. Topical Xibrom 0,1% an investigational NSAID, significantlyand rapidly decreased post-cataract surgery inflammation and reduced ocular pain. Invest Ophthalmol Vis Sci. 2005; 46: E-abstract 791.
51. Heier J, Cheetham JK, DegryseR. et al. Ketorolac tromethamine 0,5% ophthalmic solution in the treatment of moderate to severe ocular inflammation after cataract surgery: a randomized, vehicle-controlled clinical trial. Am J Ophthalmol. 1999;127:253‑259.
52. Data on file at Alcon Laboratories, Inc)
53. Acular LS [Package insert]. Irvine, CA: Allergan, Inc.
54. Personal communication with P. Cockrum, September 24, 2005.
55. Ocular NSAIDs: a new option. Insert to Cataract & Refractive Surgery Today, March, 2006, p.8.
56. Ocular Surgery News: Ista announces positive results from phase 2 trial of lowdose bromfenac in dry eye disease, June 9, 2009.
57. Schechter BA. The evaluation of ketorolac (Acular LS) to improve patient comfort during the induction phase of cyclosporine A (Restasis ophthalmic emulsion) therapy. J Ocular Pharmacol Ther. In press.
58. Gross J, Xibrom (bromfenac) reduces macular edema associated with vien occlusion, macular epiretinal membrane, diabetic retinopathy and age related macular degeneration. Poster F-3, 40th Meeting of thr Retina Society, Boston,2007.
59. Donnenfeld ED, Holland EJ, Stewart RH et al, Bromfenac ophthalmic solution 0,09% (Xibrom) for post-operative ocular pain and inflammation, Ophthalmology, 2007;114:1653‑62.
60. Endo N, Kato S, Haruyama K et al, Efficasy of bromfenac sodium in preventing cystoid macular oedemaafter cataract surgery in patient with diabetes, Acta Ophthalmol, 2010;88:896‑900.
61. Rho DS, Soll SM, Markovitz BJ, Bromfenac 0,09% versus diclofenac sodium 0,1% versus ketorolac tromethamine 0,5% in the treatment of acute pseudophakic cystoid macular edema, Invest Ophthalmo Vis Sci, 2006;47.
62. Cable M, Clinical outcomes of BROMDAY Versus Nepafenac, Presented at: Annual Meeting of American Siciety of Retinal Specialists, Boston, October 2011.
63. Cable M, Review of Bromfenac Ophtalmic Solution 0,09% Once-daily (US Ophthalmic Review, 2012;5 (1):37‑9.
64. Keith Walter MD, Chris Komansky MSE, MSIV, Report on XXXI congress ESCRS, 2013.
65. Fujishima H., Fukagawa K. et al., Comparison of efficacy of bromfenac sodium 0.1% ophthalmic solution and fluorometholone 0.02% ophthalmic suspension for the treatment of allergic conjunctivitis, J Ocul Pharmacol Ther, 2009 Jun;25 (3):265‑70.
66. Ocular Surgery News: Retina, September 15, 2011.
67. Ocular Surgery News: Retina, November, 2012.
68. Silverstein SM, Cable MG, Sadri E et al., Bromfenac Ophthalmic Solution Once Daily (Bromday) Study Group, Once daily dosing of bromfenac ophthalmic solution 0,09% for postoperative ocular inflammation and pain, Curr Med res Opin, 2011;27 (9):1693‑703.
69. Lower-concentration NSAID reduces pain, inflammation after cataract surgery. Ophthalmology 2014;121 (1):25‑33, January 30, 2014.
Подержанные книги, аренда и покупки, сделанные за пределами Pearson
При покупке или аренде у компаний, отличных от Pearson, коды доступа для Enhanced Pearson eText могут не быть включены, могут быть неправильными или могут быть ранее погашены. Перед совершением покупки уточните у продавца.
Этот пакет включает расширенный электронный текст Пирсона.
Практический, ориентированный на развитие подход к изучению слов, который показывает, как интегрировать и обучать фонетике, лексике и правописанию всем учащимся.
Слова по-своему — это развивающий подход к обучению звуку, лексике и правописанию. Руководствуясь осознанной интерпретацией орфографических ошибок и других форм грамотного поведения, Words Its Way предлагает систематический, ориентированный на учителя и ориентированный на ребенка план изучения слов от детского сада до старшей школы. Ключи к этому основанному на исследованиях подходу — знать, насколько ваши ученики умеют грамотно, организовывать обучение и проводить изучение слов.
Улучшение усвоения и удержания с помощью Enhanced Pearson eText *
Enhanced Pearson eText:
* Функции Enhanced eText доступны только в формате Pearson eText. Они недоступны в сторонних электронных текстах или для загрузки.
** Приложение Pearson eText доступно в Google Play и App Store. Для этого требуется ОС Android 3.1–4, планшет с диагональю 7 или 10 дюймов или iPad iOS 5.0 или более поздней версии.
0135174627/9780135174623 Слова по-своему: изучение слов для фонетики, словарный запас и обучение правописанию с использованием слов, которые их не интересуют Цифровой и расширенный электронный текст Пирсона — пакет карты доступа, 7 / e
В комплект входит:
Front Psychol.2016; 7: 1116.
Департамент экспериментальной психологии Гентского университета, Гент, Бельгия
Отредактировал: Мануэль Переа, Университет Валенсии, Испания
Рецензировал: Майкл С. Витевич, Канзасский университет, США; Пабло Гомес, Университет ДеПола, США; Кристина Изура, Университет Суонси, Великобритания
Эта статья была отправлена в раздел «Language Sciences» журнала «Границы в психологии»
Поступила в редакцию 10 февраля 2016 г .; Принята в печать 12 июля 2016 г.
Авторские права © 2016 Brysbaert, Stevens, Mandera and Keuleers.Это статья в открытом доступе, распространяемая в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License (CC BY). Использование, распространение или воспроизведение на других форумах разрешено при условии указания автора (авторов) или лицензиара и ссылки на оригинальную публикацию в этом журнале в соответствии с принятой академической практикой. Запрещается использование, распространение или воспроизведение без соблюдения этих условий.
Эта статья цитируется в других статьях в PMC.На основании анализа литературы и крупномасштабного эксперимента по краудсорсингу мы подсчитали, что среднестатистический 20-летний носитель американского английского языка знает 42 000 лемм и 4 200 непрозрачных многословных выражений, полученных из 11 100 семейств слов. Цифры варьируются от 27 000 лемм для самых низких 5% до 52 000 для самых высоких 5%. В возрасте от 20 до 60 лет средний человек изучает 6000 дополнительных лемм или около одной новой леммы каждые 2 дня.Знание слов может быть таким же поверхностным, как и знание того, что слово существует. Кроме того, люди изучают десятки тысяч флективных форм и собственных существительных (имен), на которые приходится значительное количество «известных слов», упомянутых в других публикациях.
Ключевые слова: знание слов, объем словарного запаса, чтение
Исследователей, занимающихся количественными аспектами языка, часто спрашивают, сколько слов знает типичный носитель языка.Этот вопрос поднимают не только непрофессионалы, но и коллеги из различных дисциплин, связанных с обработкой, развитием, усвоением и обучением речи. Ответ обычно начинается с глубокого вздоха, за которым следует объяснение, что число зависит от того, как определяется слово. В результате в литературе можно найти оценки от менее 10 тысяч до более 200 тысяч (см. Ниже). В этой статье мы пытаемся дать практические ответы для американского английского в зависимости от определения слова, языкового ввода, которому подвергается человек, и возраста человека.
В этом тексте нам понадобится ряд терминов, относящихся к словам. Для удобства читателей мы суммируем их здесь.
Типы слов относятся к различным словоформам, наблюдаемым в корпусе; токены относятся к общему количеству слов в корпусе. Если корпус состоит из предложения «Кот на крыше беспомощно мяукнул: мяу-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у! — -», — значит, в нем девять типов слов («кошка»; -ee-ooow) и 10 токенов слов (учитывая, что слово типа «the» наблюдалось дважды).Несколько удивительно, что в некоторых подсчетах слов слова «The» и «the» рассматриваются как два разных типа слов из-за заглавной буквы в первом токене «The». Если следовать такой практике, количество сообщаемых типов слов почти удвоится.
Это тип слова, состоящий только из букв. В приведенном выше примере mee-ee-ooow будет удален. Очистка для перехода к алфавитным типам слов дополнительно включает устранение различия между прописными и строчными буквами.Итак, слова «ВЕЛИКИЙ» и «великий» имеют один и тот же алфавитный тип.
Слово без изменения склонения, от которого происходят все слова с изменяемым углом наклона. В большинстве случаев анализ ограничивается алфавитными типами слов, которые английское сообщество считает существующими словами (например, они упоминаются в словаре или группа людей в сети использует их с постоянным значением). Как правило, из лемм исключаются имена собственные (имена людей, места и т. Д.). Лемматизация также включает исправление орфографических ошибок и стандартизацию вариантов написания.В используемом нами примере небольшого корпуса есть шесть лемм (the, cat, on, roof, meow и беспомощно).
Группа морфологически связанных лемм образуют семейство слов. Различные члены почти всегда являются производными от базовой леммы или соединений, составленных с помощью базовых лемм. В нашем небольшом корпусе примеров леммы «кот, кот, он, крыша и мяу» являются базовыми леммами из разных семейств, но лемму «беспомощно» можно упростить до «помогает».
Ниже мы увидим, что означают различные определения «известных слов» для оценки объема словарного запаса.Сначала мы обсуждаем, сколько слов нужно выучить (на английском языке).
Корнаи (2002) утверждал, что количество типов слов в языке безгранично, потому что пользователи языка постоянно придумывают новые слова. 1 Это связано с наблюдением, что количество типов слов увеличивается в зависимости от размера корпуса. При прочих равных количество типов слов будет меньше в маленьком корпусе, чем в большом корпусе, поскольку новые типы складывают больше слов, обрабатываемых человеком (или машиной).Когда обрабатываются самые первые слова корпуса, каждое слово относится к новому типу. Однако очень быстро типы слов начинают повторяться (например, слово « the » встречается почти в каждом предложении), и рост типов слов замедляется. Чем больше слов уже обработано (т.е. чем больше размер корпуса), тем меньше вероятность того, что следующее слово будет нового типа, потому что большинство типов слов уже встречалось.
Хердан (1964) и Хипс (1978) утверждали, что функция, связывающая количество типов слов с размером корпуса, имеет форму степенной функции с показателем степени меньше 1 (т.е.е., это будет вогнутая функция). Эта функция показана в верхней части , рис. . Она известна как закон Хердана или закон Хипа (Хердан первым описал функцию, но книга Хипа оказала большее влияние). В оставшейся части текста мы будем называть функцию законом Хердана.
Рисунки, иллюстрирующие закон Хердана или Хипа. Рисунок (вверху) показывает, как количество типов слов увеличилось бы, если бы закон был степенным с показателем 0,5 (т. Е. Квадратным корнем).Рисунок (внизу) показывает ту же информацию, когда оси преобразованы в лог 10 . Тогда вогнутая функция становится линейной функцией, с которой легче работать.
Математики предпочитают представлять степенные функции в координатах с логарифмически преобразованными осями, потому что это превращает вогнутую функцию в линейную функцию, с которой легче работать, как показано в нижней части Рисунок По мнению Корнаи (2002), если количество типов слов ограничено, то в определенный момент закон Хердана нарушится, потому что пул возможных типов слов исчерпан.Это будет видно по тому, что кривая станет плоской начиная с определенного размера корпуса.
Корнаи (2002) проверил закон Хердана для корпусов, содержащих до 50 миллионов словосочетаний, и не смог найти никакого сглаживания предсказанной линейной кривой, что указывает на то, что пул возможных типов слов еще далек от исчерпания. После анализа Корнаи (2002) были выпущены корпуса значительно большего размера, и когда Брантс и Франц (2006) сделали первый корпус объемом 1,025 триллиона слов доступным на основе английских веб-страниц в то время, они подтвердили, что закон Хердана все еще применяется для корпус такого размера.Брантс и Франц (2006) насчитали в своем корпусе 13,6 миллиона типов слов без каких-либо признаков остановки их роста.
Взгляд на типы в корпусе Brants and Franz (2006) показывает, что большая часть из них состоит из буквенных знаков в сочетании с небуквенными знаками, большинство из которых ни один носитель языка не принял бы как составляющие слово в английском языке (аналогично слово «мии-е-ооу» в примере выше). Чтобы подтвердить, что рост типов не является результатом этих произвольных комбинаций символов, требуется некоторая очистка.Одна из таких чисток — это нижний регистр типов корпуса и ограничение их последовательностями, содержащими только буквы a – z (Gerlach and Altmann, 2013). Как указано выше, мы называем результирующие записи «типами алфавитных слов». На рисунке показано увеличение количества типов алфавитных слов (N) в зависимости от размера корпуса (M) 2 (Герлах и Альтманн, 2013). Данные основаны на корпусе Google Книг, содержащем более 400 миллиардов слов (Michel et al., 2011).
Закон Хердана или Хипа применялся к корпусу книг Google, содержащему более 400 миллиардов слов. Показывает количество алфавитных униграмм (N) в зависимости от размера корпуса (M). Отдельные точки данных представляют разные годы в корпусе. Черная линия — совокупный корпус за годы. Красная линия — это рост N на основе уравнений, полученных Герлахом и Альтманном (2013). Согласно закону Хердана или Хипа, функция между M и N должна быть прямой линией (поскольку обе шкалы логарифмические; основание 10). Однако кривая показывает разрыв при N = 7,873 ( M ≈ 3,500,000; см. Также Petersen et al., 2012). В результате были предложены разные уравнения для двух частей кривой. Источник: Герлах и Альтманн (2013).
Как можно видеть, кривая показывает неожиданное изменение при N = 7,873 ( M ≈ 3,500,000), а затем продолжается с устойчивым увеличением до полного размера корпуса. Герлах и Альтманн (2013) объяснили изменение в N = 7 873 как точку, в которую включается основной словарь английского языка. Пока этот словарный запас не исчерпан, прирост новых типов слов на 1000 слов в корпусе будет выше, чем после этого момента.Фактором, способствующим большему увеличению количества типов слов вначале, может быть наличие служебных слов. Функциональные слова образуют близкий класс из 300 слов, необходимых для синтаксиса предложения. Большинство из них являются часто встречающимися словами (т.е., вероятно, встретятся в начале корпуса).
Уравнение, описывающее закон Хердана над точкой перегиба, описывает расширенный словарь и является тем уравнением, которое мы будем использовать для наших оценок общего числа алфавитных типов, которые потенциально могут встретиться.Он определяется следующим образом: 3
N = 0,0922 / 41 * 3500000 (1 — 1 / 1,77) * M /1.77)
Это уравнение предсказывает, что в корпусе Бранца и Франца (2006), состоящего из 1,025 триллиона слов, имеется около 9,6 миллиона типов алфавитных слов. Чтобы получить 15 миллионов алфавитных типов, потребуется корпус из 2,24 триллиона слов.
Хотя это правильно, что язык может содержать неограниченное количество алфавитных типов, это не решает вопрос о том, сколько типов слов люди могут знать, или, другими словами, насколько велик их словарный запас. Для этого нам нужны практические ответы на следующие два вопроса: «Сколько алфавитных типов люди могут встретить в своей жизни?» И «Сколько из этих алфавитных типов мы считаем словами языка?» Мы начнем. с первым вопросом.
Количество алфавитных типов, с которыми люди могут столкнуться, ограничено скоростью, с которой они обрабатывают язык. Как мы покажем, существование корпусов из сотен миллиардов словосочетаний не должно вводить нас в заблуждение, заставляя думать, что такое разоблачение возможно в течение всей жизни. Кроме того, важно учитывать индивидуальные различия: не все используют язык с одинаковой скоростью. Мы будем различать три теоретических случая: (а) человек, который получает весь языковой ввод от социальных взаимодействий, (б) человек, который получает весь языковой ввод от телевизионных программ, и (в) человек, который получает весь языковой ввод от постоянного чтения. .Как мы увидим, это различие приводит к большим различиям в количестве встречающихся слов. Кроме того, мы должны учитывать возраст: при прочих равных, пожилые люди встретят больше слов.
Mehl et al. (2007) попросили группу студентов мужского и женского пола носить микрофоны в течение дня и записали 30 секунд звука каждые 13 минут (продолжительность была ограничена, чтобы гарантировать конфиденциальность участников). На основании собранных данных Mehl et al. (2007) подсчитали, что их участники говорили около 16 000 словарных знаков в день, без существенной разницы между мужчинами и женщинами.Если предположить, что участники прослушали одинаковых токенов слов, общий вклад от социальных взаимодействий будет равен 16000 × 2 × 365,25 = 11,688 миллионов токенов слов в год. Для 20-летнего ребенка это составляет около 234 миллионов токенов слов (при условии полного ввода с первого дня) 4 ; для человека 60 лет он вырастает до чуть более 700 миллионов токенов слов. Применяя уравнение Герлаха и Альтмана (2013), можно предсказать, что 20-летний мужчина встретил 84 000 алфавитных типов слов, а 60-летний — 157 000 алфавитных типов слов.По всей вероятности, соответствующие словари будут меньше, чем количество встречающихся типов. Одна из причин заключается в том, что разнообразие слов в письменных материалах (на которых основана оценка Герлаха и Альтманна) значительно больше, чем в устной речи (Hayes, 1988; Cunningham and Stanovich, 2001; Kuperman and Van Dyke, 2013). Другая причина в том, что нельзя предполагать, что все типы слов запоминаются при первом знакомстве.
Van Heuven et al. (2014) взяты все субтитры с BBC1, самого популярного телеканала британской общественной телекомпании.На основе этого корпуса можно оценить, что ежегодный ввод для того, кто постоянно смотрит канал, составляет 27,26 миллиона токенов слов в год (то есть более чем в два раза больше, чем ввод от социальных взаимодействий). Это приводит к общему вводу 545 миллионов токенов слов для 20-летнего и 1,64 миллиарда токенов слов для 60-летнего. Цифры, скорее всего, будут завышенными, поскольку трансляции идут около 20 часов в день.
Скорость чтения оценивается между 220 и 300 токенами слов в минуту, с большими индивидуальными различиями и различиями из-за сложности текста и цели чтения (Carver, 1989; Lewandowski et al., 2003). Если мы возьмем верхний предел и предположим, что устройство чтения записей читает 16 часов в день, это дает всего 300 * 60 * 16 * 365,25 = 105 миллионов токенов слов в год. Для 20-летнего человека это составляет 2,1 миллиарда токенов слов, а для 60-летнего человека — 6,3 миллиарда токенов слов. Если применить уравнение Герлаха и Альтманна (2013), это будет означать, что эти два человека встретили 292 000 и 543 000 алфавитных типов слов соответственно.
Таким образом, основываясь на наших предположениях о количестве токенов, встречающихся в различных модальностях, и на взаимосвязи между словесными токенами и типами слов, мы можем приблизительно оценить количество алфавитных типов слов, с которыми вы, вероятно, столкнулись: 20-летний ребенок подвергнутый исключительно социальному взаимодействию, встретит около 81 000 алфавитных типов, в то время как 20-летний подросток, непрерывно взаимодействующий с текстом, встретит около 292 000 различных алфавитных типов.Для 60-летнего человека соответствующие оценки составляют 157 000 и 543 000 алфавитных типов соответственно. Как мы увидим в следующих разделах, мы обычно не рассматриваем все эти алфавитные типы как слова языка.
Таблица , в которой показан произвольный отрывок типов корпусов в корпусе Google Книг (Michel et al., 2011), проясняет две вещи. Во-первых, большое количество алфавитных типов, встречающихся в больших корпусах, — это имена собственные (имена).В отличие от нарицательных существительных, глаголов, прилагательных или наречий, большинство имен собственные в разных языках означают одно и то же. Другими словами, знание имен собственных не зависит от знания конкретного языка. Поскольку понятие словаря обычно относится к совокупности слов, используемых в определенном языке, имеет смысл исключить имена собственные из числа слов, известных в языке.
Выдержка из списка слов программы просмотра Ngram Google Книг.
экам | |
ekamantam | |
ekatvam | |
EKE | |
ekiben | |
ekistic | |
экклесия | |
ekklesiologische | |
ekkuklema | |
экономическое | |
ekonomicznego | |
экономиск | |
eks | |
ekstatic | |
ektexine | 902E.K. |
EKAW’2000 | |
EKG | |
EKV |
Второе, что мы видим, когда смотрим на список алфавитных типов из большого корпуса, это то, что он содержит много алфавитных типов отражающие региональные различия (например, английский и американский английский), опечатки, орфографические ошибки и слова из других языков. Поскольку мы не считаем их частью целевого языка, очевидно, что они также должны быть исключены из подсчета слов.
Дальнейшее сокращение возможно за счет исключения всех регулярных перегибов. В общем, глаголы в английском языке имеют четыре формы («display, display, display and displaying»), а существительные — две формы («гадание и предсказание»). Некоторые прилагательные имеют разные формы для положительного, сравнительного и превосходного («нежный», «мягкий», «самый нежный»). Основная форма («показ», «гадание», «нежность») называется леммой. 5 Когда список типов лексики на английском языке (исключая имена) лемматизируется, количество лемм составляет около 60% от исходного списка.
Простой метод оценки количества лемм в языке — это анализ словарей. Goulden et al. (1990), например, проанализировал Третий новый международный словарь Вебстера (1961), выбранный потому, что это был самый большой неисторический словарь английского языка. В предисловии к словарю сказано, что словарный запас составляет более 450 000 слов. 6 После исключения перегибов число уменьшилось до 267 000 лемм. Из них 19 000 имен и 40 000 омографов.Последние представляют собой различные значения слов, уже включенных в список. Например, такие слова, как «летучая мышь, законопроект, банка, содержимое, веер, штраф, свинец, свет, длинный, весна», имеют более одной записи в словаре, потому что они имеют более одного несвязанного значения. Вычитание имен и омографов дает оценку в 208 000 «различных» слов лемм в Третьем новом международном словаре Вебстера (1961 г.). К ним относятся многословные выражения, такие как фразовые глаголы (сдаваться, сдаваться), многословные предлоги (вместе с) и фиксированные выражения со значением, которое не может быть получено из составляющих слов (сдаться).
Еще один способ оценить количество лемм на английском языке при отсутствии собственных существительных, вариантов написания, орфографических ошибок и непринятых вторжений из других языков — это использовать списки, разработанные людьми, которые особенно заинтересованы в составлении более подробной информации. или менее исчерпывающий список английских слов: scrabble player. Справочник Collins Official Scrabble Words (2014) содержит 267 751 запись от «aa, aah, aahed,…» до «…, zyzzyvas, zzz, zzzs». Официальный список турниров и клубных слов (OTCW) из North American Scrabble Ассоциация игроков включает в себя всего 178 691 запись от «аа, ааа, аахед,…» до «…, zyzzyva, zyzzyvas, zzz.’ 7 Поскольку списки предназначены для пользователей скрэббла, они не содержат слов длиннее 15 букв или короче двух (минимальное количество букв, необходимое для первого хода в Scrabble). Однако список включает в себя изменения. Их можно обрезать с помощью автоматического лемматизатора (Manning et al., 2008). Тогда количество лемм в списке Коллинза сокращается примерно до 160 000.
Когда кто-то смотрит на списки лемм, быстро становится ясно, что они все еще содержат много избыточности, как показано в таблице Слова образуют семейства, основанные на происхождении и сложении .Знание одного слова из семейства помогает понять значение других членов семьи (хотя этого может быть недостаточно, чтобы произвести слово) и выучить эти слова.
Выдержка из списка лемм, показывающая существование семейств слов.
кочевник | |
кочевые | |
nomadically | |
номадизм | |
nomenclatorial | |
номенклатурные | |
номенклатура | |
Номинальных | |
номиналист | |
номинация | |
номинально | |
номинация | |
номинированная | |
номинация | |
номинальная | |
902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 902 неабсорбирующий |
Сила морфологических семей наиболее широко исследовалась при обучении второму языку (Goulden et al., 1990), где было замечено, что участники часто могли понять значение необученных членов семьи на основе тех, кого учили. Если вы знаете, что означает «диазотирование», вы также знаете, что означают «диазотирование, диазотизируемость и диазотизируемость», и у вас есть довольно хорошее представление о том, что обозначается словами «мисдиазотировать, недиазотировать или редиазотизировать». если вы знаете прилагательное «без усилий», вы поймете наречие «без усилий» (вы даже можете его воспроизвести).Вы также быстро обнаружите, что прилагательное «без усилий» состоит из существительного «усилие» и суффикса «без усилий». И если вы знаете слова «цветок» и «горшок», вы понимаете значение слова «горшок».
Психолингвистические исследования (Schreuder and Baayen, 1997; Bertram et al., 2000) также указали на важность размера семейства слов в обработке текста. Слова, принадлежащие к большой семье («граф, человек, работа и рыба») распознаются быстрее, чем слова из небольших семей («крапивник, ваза, опухоль и кальмар»).
Goulden et al. (1990) проанализировали 208 000 отдельных статей лемм Третьего нового международного словаря Вебстера (1961), описанных выше. Из них они определили 54 000 как базовые слова (относящиеся к семействам слов), 64 000 как производные слова и 67 000 как составные слова (также было 22 000 лемм, которые нельзя было классифицировать). Человек, который потратил больше всего энергии на определение семейств слов, — это Нация (например, Нация, 2006) 8 . Его текущий список был сокращен (и дополнен) Goulden et al.(1990) список из 54 000 базовых слов примерно до 28 000 семейств слов, из которых 10 000 достаточно для понимания большинства языков.
Как и в случае со всеми естественными категориями, граница между основными и производными словами нечеткая (см. Указания в Bauer and Nation, 1993). Хотя в большинстве случаев категоризация проста, существует несколько тысяч пограничных экземпляров. Например, что делать с трио «аббатство, аббат и настоятельница»? Они не связаны морфологически согласно современным морфологическим правилам, но они исторически связаны, и сходство в значении и орфографии помогает понять и изучить три из них.Аналогичный вопрос можно задать о «движении и движении»: являются ли они членами одной семьи или нет, учитывая их небольшое орфографическое и фонологическое сходство? Авторы не согласны с тем, какие из этих слов являются базовыми, а какие нет, что приводит некоторых ученых к выводу, что переход от лемм к семействам слов создает больше путаницы, чем ясности (Schmitt, 2010). Поэтому интересно провести подсчет для обоих определений.
Когда мы смотрим на различные попытки оценить объем словарного запаса взрослого (обычно студента бакалавриата), мы ясно видим влияние различных определений, данных «словам» ( таблица ).Почти все оценки сводят слова к леммам, как определено выше. Кроме того, большинство из них еще больше сокращает количество слов, используя различные определения «семейств слов». В результате оценки варьируются от менее 10 тысяч известных слов до более 200 тысяч усвоенных слов.
Различные оценки количества английских слов, которые знают взрослые (обычно студенты первого курса университетов), а также способ определения «слов» и использованное задание.
Study | Estimate | Определение слова | Task | |||
---|---|---|---|---|---|---|
Hartmann (1946) | 215000 | Все статьи из нового международного словаря Webster’s | и другие.(1984) | 14,400 | Леммы присутствуют как в Карманном словаре Мириам-Вебстер, так и в Седьмом университетском словаре Вебстера (список из 19750 слов) | Рейтинг знакомства |
Goulden et al. (1990) | 17,200 | Базовые слова (sic) из Третьего нового международного словаря Вебстера, за исключением собственных существительных, производных слов и составных слов. | Укажите, известно ли слово или нет | |||
D’Anna et al. (1991) | 17000 | Функционально важные леммы (sic) из Оксфордского американского словаря, за исключением аббревиатур, дефисных слов, аффиксов, сокращений, междометий, букв, многословных статей, сленга, заглавных слов, иностранных слов, альтернативных вариантов написания , и устаревшие слова. | Субъективные оценки знаний | |||
Андерсон и Надь (1993) | 40,000 | Отдельные леммы (sic) из корпуса, основанного на школьных учебниках; исключает имена собственные и ограниченное количество очень прозрачных производных слов и соединений. | Различные тесты | |||
Zechmeister et al. (1995) | 12,000 | То же, что у D’Anna et al. (1991) | Вопросы с несколькими вариантами ответов, связанные со значением слов | |||
Милтон и Трефферс-Даллер (2013) | 9,800 | То же, что у Goulden et al.(1990) | Предоставьте синоним или объяснение известных слов |
Неудивительно, что наибольшее число получено из исследования (Hartmann, 1946), в котором не производилось сокращения лемм (или флексий). Хартманн (1946) выбрал 50 слов (по одному в том же относительном положении на каждой сороковой странице) из полного Нового международного словаря Мерриам Вебстер (второе издание) и дал эти слова 106 студентам бакалавриата. Участников попросили указать значения слов без ограничения по времени.Учитывая, что словарь содержал 400 тысяч слов, а студенты в среднем могли дать определения 26,9 из 50 слов, Хартманн пришел к выводу, что их словарный запас составляет 215 000 слов. Как мы видели выше, эта оценка включает имена собственные, склоняемые формы, производные слова и составные слова.
Goulden et al. (1990) также начал с (более позднего издания) Международного словаря Вебстера, но сократил количество «интересных слов» до 54 000 основных слов, описанных выше. Они выбрали 250 таких слов и представили списки от 50 до 20 выпускников университетов, которые были носителями английского языка и старше 22 лет.Студентам просто нужно было указать, знают ли они это слово. Предполагаемое количество известных основных слов колеблется от 13 200 до 20 700, в среднем 17 200.
Милтон и Трефферс-Даллер (2013) использовали те же слова, что и Goulden et al. (1990), но попросили участников дать синоним или объяснение для каждого известного им слова. Участниками были в основном студенты первого курса университетов. С помощью этой процедуры и популяции Милтон и Трефферс-Даллер (2013) получили оценку в 9800 известных семейств слов.
Чтобы дополнить существующие оценки, мы провели новое исследование в гораздо большем масштабе, как с точки зрения проверенных слов, так и с точки зрения протестированных людей.
Как и до нас авторы, мы быстро пришли к выводу, что не все слова в словаре Вебстера и в скрэббл-списках Коллинза представляют интерес, потому что они включают множество названий растений, насекомых и химических веществ, которые приблизиться к существительным собственным для неспециалистов.Кроме того, создание списка стимулов на основе источников, защищенных авторским правом, создает проблему для бесплатного распространения материалов, что необходимо, если кто-то хочет, чтобы наука была кумулятивной.
Для решения вышеупомянутых проблем мы решили составить новый список лемм, «стоящих для использования в психолингвистических экспериментах», на основе списков частотности слов (в частности, списков СУБТЛЕКС от Brysbaert et al., 2012 и Van Heuven et al ., 2014) и бесплатные списки слов для проверки орфографии. Основным критерием включения была вероятная заинтересованность неспециалистов в знании слова.По сравнению со скрэббл-списком Коллинза, список не включает леммы ‘aa, aah, aal, allii, aargh, aarrgh, aarrghh, aarti, aasvogel, ab, aba, abac, abacterial, abactinal, abactor, …, zymolysis, zymome , zymometer, zymosan, zymosimeter, zymosis, zymotechnic, zymotechnical, zymotechnics, zymotic, zymotically, zymotics, zythum, zyzzyva и zzz. ‘Однако он включает слова’ a, aardvark, aardwolf, abaca, aback, aback, aback, aback …, Зимоген, зимология и зимургия. »Всего список содержит 61 800 записей и прилагается в качестве дополнительных материалов к настоящей статье.Хотя список был составлен для исследовательских целей, мы вполне уверены, что он содержит подавляющее большинство достаточно известных английских слов (в написании американского английского) 9 , но мы согласны с тем, что можно было бы добавить примерно такое же количество слов. больше специальных слов.
Чтобы увидеть, к чему мы придем, и найти максимальное различие между списком лемм и списком семейств слов, мы решили максимально интерпретировать размер семейства в нашем списке лемм 61 800. То есть все слова, которые могли быть образованы от базового слова, считались частью семейства базовых слов.Сложные слова были разделены на составляющие их семейства, если только значение соединения не могло быть получено из составляющих (как в «медовый месяц, huggermugger и jerkwater»). В результате получилось 18 269 семейств слов (см. Дополнительные материалы). При менее строгих критериях список можно легко расширить до 20 000 семей или даже до 25 000. 10 С другой стороны, при чтении списка семейств постоянно возникает соблазн еще больше сократить (так, чтобы список из 18 000 также мог быть достижимым).Однако основной вывод состоит в том, что английские слова сводятся к списку строительных блоков, не намного превышающему 20 000 слов, если исключить имена и акронимы (которые также часто являются именами). 11 Довольно небольшое количество семейств слов является свидетельством огромной продуктивности языка.
Чтобы увидеть, сколько из нашего списка из 61 800 лемм известно, мы представили их участникам с помощью теста, аналогичного тому, который использовали Goulden et al.(1990). Благодаря широкой доступности Интернета в настоящее время стало возможным представить весь список слов гораздо большей и разнородной группе людей (Keuleers et al., 2015).
Тест, который мы провели 12 , следует схеме, описанной в Keuleers et al. (2015). Сначала участникам было задано несколько вопросов, наиболее важные из которых для настоящего обсуждения касались их возраста, того, является ли английский их родным языком и получили ли они высшее образование.После ответов на вопросы участникам был показан случайный список из 67 слов и 33 не слов, и их попросили указать, какие слова они знают. Не-слова были созданы с помощью алгоритма Wuggy (Keuleers and Brysbaert, 2010). Участников предупредили о не-словах и сказали, что они будут наказаны за утвердительные ответы на эти строки с буквами. Чтобы скорректировать баллы при угадывании, доля ответов «да» и «не-слова» вычиталась из доли «да-ответов» на слова.Таким образом, тот, кто выбрал 50/67 слов и сказал «да» 1/33 несловам, получил оценку 0,746 — 0,033 = 0,713, что означает, что он знает 71,3% слов. По всем участникам были собраны данные для полного списка из 61 800 лемм и более 100 000 не-слов.
Участники, принимавшие участие в словарном тесте, дали согласие на использование их данных для научного анализа на уровне слов. Их ни в коем случае не просили назвать себя, чтобы сбор и использование данных не были связаны с отдельными людьми.Участие было добровольным, не напрягало участников и могло быть остановлено в любой момент. Эта процедура соответствует Общему этическому протоколу, применяемому на факультете психологии и педагогических наук Гентского университета.
Всего мы протестировали 221 268 человек, вернувших 265 346 сеансов. Количество сессий больше, чем количество участников, потому что довольно много участников проходили словарный тест более одного раза (в каждой сессии были разные образцы слов и не слов).Чтобы не придавать особый вес отдельным людям (некоторые участники проходили тест более 100 раз), мы ограничили анализ первыми тремя сеансами, если участники завершили несколько сеансов.
На рисунке показан процент лемм, известных носителям американского английского языка, в зависимости от возраста и уровня образования (аналогичные результаты на голландском языке см. В Keuleers et al., 2015). Как видно, знание слов увеличивается с возрастом и образованием.На самом деле влияние возраста очень сильно напоминает степенную функцию, которую можно было бы ожидать на основе закона Хердана (, рис. ): поскольку пожилые люди встречают больше слов, чем молодые люди, они также знают больше слов. Это говорит о том, что люди редко забывают слова, даже если они больше не знают (точного) значения. Действительно, считается, что тест, в котором людей просят выделить слово среди не слов, является хорошей оценкой преморбидного интеллекта у пожилых людей и пациентов с деменцией (Baddeley et al., 1993; Vanderploeg and Schinka, 2004; но также см. Cuetos et al., 2015, где приведены доказательства того, что пациенты с деменцией не могут различать слова среди не-слов, в частности, слова с низкой частотой, с низкой визуализацией и приобретенные в более позднем возрасте).
Доля известных лемм в зависимости от возраста и уровня образования. Сплошная черная линия показывает средний процент, известный как функция возраста. Он показывает устойчивый рост до 70 лет (для людей, принимавших участие в исследовании).Серая зона показывает диапазон процентных соотношений между 5 и 95 процентилями. Влияние уровня образования показано в линиях, представляющих медианы различных групп.
Средний балл 20-летних составляет 68,0% или 42 000 лемм; у 60-летних 78,0% или 48 200 лемм. Это соответствует разнице в 6200 лемм за 40 лет (или примерно по одной новой лемме каждые 2 дня). Разница между уровнями образования также значительна и, вероятно, иллюстрирует влияние чтения и учебы на словарный запас.Действительно, большая часть различий между уровнями образования, кажется, происходит в годы учебы.
Рисунок показывает ту же информацию для основных слов (семейств слов). 13 Интересное наблюдение заключается в том, что общий уровень знания слов ниже. 20-летний человек знает 60,8% базовых слов (всего 11 100 базовых слов), а 60-летний знает 73,2% (или 13 400 базовых слов). Следует ожидать меньшего процента знания основных слов, потому что хорошо известные леммы, как правило, происходят из больших семейств слов.Итак, 325 лемм, включая «человек» (мастерство, ремонтник, конгрессмен,…), более известны, чем четыре леммы, включая «foramen» (foramen, foraminiferous, foraminifera и foraminifer). Первые добавляют гораздо больший вес к подсчету известных лемм (325 против 4), чем к подсчету известных основных слов (1 против 1). В результате может быть известно довольно много лемм, основанных на владении ограниченным количеством эффективных базовых слов.
Доля основных слов (семейств слов), известная как функция возраста и уровня образования. Сплошная черная линия показывает средний процент, известный как функция возраста. Он показывает устойчивый рост до 70 лет (для людей, принимавших участие в исследовании). Серая зона показывает диапазон процентных соотношений между 5 и 95 процентилями. Влияние уровня образования показано в линиях, представляющих медианы различных групп.
Полученные на данный момент результаты суммированы в Таблице и переведены в разумные оценки известных слов.Они показывают, что оценки зависят от (а) определения известного слова, (б) возраста человека и (в) объема языкового ввода, который запрашивает человек. Для количества встречающихся алфавитных типов нижний предел определяется как человек, который получает информацию только от социальных взаимодействий; верхний предел — это человек, который постоянно читает со скоростью 300 слов в минуту. Для количества известных лемм и основных слов нижний предел определяется как 5-й процентиль тестируемой нами выборки, средний — как 50-й процентиль, а верхний предел — как процентиль 95.
Оценки слов, которые знают 20-летние и 60-летние, на нижнем и верхнем уровне.
Человек | Количество встречающихся алфавитных типов | Количество известных лемм (макс. = 61 800) | Количество известных базовых слов (макс. = 18 300) | ||
---|---|---|---|---|---|
20-летние | |||||
Нижний предел | 84000 | 27,100 | 6,100 | ||
Медиана | 42000 | 11,100 902 902 902 | 42000 | 11,100 902 902 902 | |
60-летние | |||||
Нижний предел | 157000 | 35,100 | 9,000 | ||
Средний | 902902 | средний | 902 902 902 902543,000 | 56,400 | 16,700 |
Тыс Ряд известных лемм, вероятно, является тем, что большинство людей спонтанно связывает с ответом на вопрос «сколько слов известно».Количество усвоенных базовых слов (семейств слов) указывает на то, что эти леммы получены из значительно меньшего набора строительных блоков, которые используются продуктивно. Обратите внимание, что среднее количество слов, которое знает 22-летний (17 200), по оценке Goulden et al. (1990), находится посередине между нашим оценочным количеством известных лемм (42 000) и нашим оценочным количеством известных основных слов (11 100), в соответствии с наблюдением, что Goulden et al. (1990) использовали менее инвазивные критерии для определения своих основных слов.
Умножение количества лемм на 1,7 дает приблизительную оценку общего количества типов слов, которые люди понимают в американском английском с учетом флексий. 14 Разница между встречающимися алфавитными типами и количеством известных флективных форм дает оценку имен и неизвестных слов, которые люди видят в своей жизни. Как утверждает Nation (2006), легче понять, как 20-летний ребенок мог выучить 11 100 базовых слов (что составляет 1.7 новых слов в день, если обучение начинается в возрасте 2 лет), чем понять, как они могли усвоить 1,7 * 42 000 = 71 400 новых словоформ (включая флексию), что составляет почти 11 новых слов в день (см. Надь и Андерсон, 1984, за такую оценку).
Оценки Таблица предназначены для восприимчивого словарного запаса (понимайте слово, когда оно вам предлагается). Продуктивное словесное знание (способность использовать слово самостоятельно) более ограничено и оценивается как менее чем наполовину восприимчивое знание.Разница между восприимчивым и продуктивным знанием слов увеличивается по мере того, как слова становятся менее частыми / знакомыми (Laufer, Goldstein, 2004; Schmitt, 2008; Shin et al., 2011).
Неизбежно, что оценки из Таблицы являются приблизительными и зависят от сделанного выбора. Все, что мы можем сделать, — это прозрачно описывать способы получения цифр и сделать наши списки общедоступными, чтобы другие исследователи могли адаптировать их, если почувствуют в этом необходимость.
Первое ограничение — это список из 61 800 использованных нами лемм. Хотя мы обоснованно уверены, что список содержит подавляющее большинство слов, которые люди могут знать, есть широкие возможности для увеличения списка. Как указано выше, список Коллинза можно использовать для увеличения количества записей более чем в два раза. Однако мы достаточно уверены, что такое увеличение не сильно изменит слов, известных участникам (см. Также Goulden et al., 1990). Слова, которые мы, скорее всего, пропустили, являются общеупотребительными и недавно появившимися словами.С другой стороны, недавнее исследование, проведенное Segbers and Schroeder (2016) на немецком языке, показывает важность начального списка слов. Эти авторы работали со списком из 117 000 лемм и на основе процедуры, подобной Goulden et al. (1990) пришли к выводу, что взрослые немцы знают 73 000 лемм, из которых 33 000 являются мономорфными (что ближе всего к нашему определению базовых лемм). Сравнение обоих списков немецко-английским исследователем было бы информативным, чтобы понять, почему оценки на немецком языке больше, чем на английском.В немецком языке больше составных слов, чем в английском (что отчасти объясняет большее количество лемм, известных на немецком языке, чем на английском), но это не должно влиять на количество известных мономорфных лемм.
Второе ограничение заключается в том, что наш список не включает значимые многословные выражения. Такие выражения, как «придется, сдаться, стиральная машина, салатник, вообще сдаться…» были исключены из нашего списка лемм. Такие последовательности особенно важны, когда значение выражения не ясно из отдельных слов.Мартинес и Шмитт (2012) сообщили о 505 таких непрозрачных выражениях среди 5000 наиболее часто встречающихся слов в английском языке, предполагая, что оценки таблицы следует увеличить на 10%, чтобы включить многословные выражения, которые не могут быть получены из составных слов.
Третье ограничение заключается в том, что наше определение слов не принимает во внимание тот факт, что некоторые слова имеют несколько значений, а иногда и значений. Такие слова, как «ум, промах, мешочек, второй», имеют несколько значений, не связанных друг с другом.Goulden et al. (1990) подсчитали, что 15 процентов записей в Webster’s Third были омографами (слова с несколькими значениями), из которых две трети существенно не отличались от предыдущей записи (то есть разница заключалась в различии в смысле, а не в значении). Таким образом, разумной оценкой будет то, что 5% слов имеют неоднозначное значение, и наша оценка не позволяет оценить, были ли участники знакомы с различными значениями. Хуже того, наша оценка почти ничего не говорит о том, насколько хорошо участники знают различные слова.Их просили выбрать только те слова, которые они знали. Оценки объема словарного запаса будут меньше, если используются более требовательные тесты, как можно увидеть в таблице [например, сравните оценку Zechmeister et al. (1995) к работе D’Anna et al. (1991) и оценка Милтона и Трефферс-Даллера (2013) к оценке Гулдена и др. (1990)]. В самом деле, понимание значения слов — это не бинарный феномен «все или ничего», а континуум, включающий множество аспектов (Christ, 2011). Таким образом, наши оценки следует рассматривать как верхние оценки знания слов, исходя из ширины, а не глубины.Оценки также касаются восприимчивого знания слов (понимания слов, которые используют другие люди). Как указано выше, продуктивное знание считается примерно половиной восприимчивого словесного знания.
Наконец, наш список исключает имена (и акронимы). Интересный вопрос: сколько имен люди могут знать. В принципе, они могут исчисляться сотнями тысяч (конечно, для пожилых людей, много читающих, как показано в таблице ). Однако на основе нашего опыта мы полагаем, что это число, скорее всего, будет исчисляться десятками тысяч или даже тысячами (в зависимости от человека).Например, когда мы исследовали большой сегмент голландскоязычного населения относительно их знаний авторов художественной литературы с помощью теста, аналогичного описанному выше словарному тесту, мы увидели, что немногие люди знают более 500 имен авторов (из общего числа 15 000 собраны из местной библиотеки). 15 Идальго и его коллеги создали веб-сайт всемирно известных людей 16 . На данный момент это число насчитывает около 11 000 имен. Было бы интересно изучить, сколько из них известно различным людям.Меньшие оценки согласуются с наблюдением Робертса и др. (2009), что количество социальных контактов, которые имеют люди, ограничено примерно 150, хотя, конечно, люди знают гораздо больше имен (людей и мест), чем людей, с которыми они имеют личные отношения.
На основе анализа литературы и масштабного краудсорсингового эксперимента мы оцениваем, что средний 20-летний студент (типичный участник психологических экспериментов) знает 42 000 лемм и 4200 многословных выражений, полученных из 11 100 семейств слов. .Это знание может быть таким же поверхностным, как знание того, что слово существует. Поскольку люди учат новые слова на протяжении всей жизни, у 60-летних это число выше. Цифры также зависят от того, читает и смотрит ли человек средства массовой информации с вербальным содержанием.
Все перечисленные авторы внесли существенный, прямой и интеллектуальный вклад в работу и одобрили ее для публикации.
Авторы заявляют, что исследование проводилось в отсутствие каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могли бы быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.
1 В то же время количество типов слов в языке комбинаторно ограничено фонотаксическими ограничениями и практическими ограничениями на длину слова. В качестве консервативного примера, язык с 10 согласными и пятью гласными может иметь 550 возможных слогов CV и CVC. Объединение этих слогов приведет к более чем 50 триллионам возможных типов слов длиной до пяти слогов. В этом свете следует рассматривать использование нами термина «безграничный».
2 База данных Google Книг Ngram имеет нижний предел в 41 вхождение перед включением слова в базу данных.Это примерно соответствует частоте 1 на 10 миллиардов слов и резко снижает количество униграмм, учитывая, что около половины униграмм, наблюдаемых в корпусе, имеют частоту 1 (Baayen, 2001). Аналогичный порог использовался Бранцем и Францем (2006).
3 Обратите внимание, что 1 / 1,77 = 0,565, так что увеличение N как функция от M выше N = 7,873 немного больше, чем квадратный корень из M.
4 Обратите внимание, что это число равно верхний предел, учитывая, что люди не имеют полной информации с первого дня, и учитывая, что они вряд ли произнесут новые значимые слова, когда будут говорить сами.Читатели могут рассчитать альтернативные оценки, если им не нравятся используемые нами определения.
5 Не все формы глаголов являются склонениями, так как некоторые из них часто используются как прилагательное (ужасно) или существительное (очищение). Также существительные множественного числа могут иметь разное значение и, следовательно, статус леммы (пришельцы, очки и минуты). Для получения дополнительной информации см. Brysbaert et al. (2012).
6 Это число еще выше в более поздних изданиях словаря, и нетрудно найти утверждения, которые даже более чем вдвое превышают это число.По данным компании Global Language Monitor, занимающейся мониторингом английских веб-сайтов, в английском языке содержится около 1,050 миллиона слов, при этом каждый день создается 14,7 новых слов (все они содержат минимум 25 000 ссылок из различных географических регионов; (http: //www.languagemonitor) .com / number-of-words / number-of-words-in-the-english-language-1008879 /, 13 августа 2015 г.). Само собой разумеется, что подавляющее большинство записей являются названиями и прозрачными производными, составными и многословные выражения
7 Список Коллинза также включает жаргонные слова, такие как DevO, LOLZ, OBVS, Ridic, Shizzle, и варианты производных слов, такие как abjectities и abnormalisms.
8 http://www.victoria.ac.nz/lals/about/staff/paul-nation
9 Если читатели знают интересные слова, не вошедшие в список, отправьте их в МБ.
10 Nation (2006) сократил список слов Британского национального корпуса (100 миллионов слов) до 82 000 лемм и 28 000 семейств слов, сохранив такие слова, как «номинальный, не-сущность, норовирус, северный и северный» как отдельные семейств слов, а не назначать их семействам: номинант, сущность, вирус и север.’
11 В списке основных слов всего пять слов из 16 букв (caryophyllaceous, chryselephantine, prestidigitation, tintinnabulation и verticillastrate). Все остальные находятся в списке скрэббла.
12 http://vocabulary.ugent.be/
13 Для расчета знания семейств слов, состоящих из связанных морфем (zymo-, -blast,…), оценивались на основе полного слова с самой высокой скоростью распознавания (зимология, бластоциста и т. д.).
14 Если 60% английских словоформ являются леммами, а 40% — изменяемыми формами, общее количество слов можно получить из списка лемм, умножив количество лемм на 1 / 0,60 = 1,7.
15 Оглядываясь назад, мы могли ожидать этого числа. Учитывая, что немногие люди читают более одной книги в неделю, общий вклад для 20-летнего ребенка составляет всего 1040 книг (если они начали читать с первого дня). Кроме того, некоторые из этих книг будут изданы одними и теми же авторами.
16 http://pantheon.media.mit.edu/
Q: Как я могу использовать 775 списков слов с https://myvocabulary.com/? »
A: Рекомендации по использованию для учителей, родителей, учеников и учеников, которые учатся всю жизнь!
В приведенной ниже матрице представлено 775 различных списков слов, слов по 16 различным предметам, категориям или темам. Щелкните любую категорию Word List , чтобы получить список для печати только из этой категории списка слов.Список из 775 слов разбит на 3 алфавитных списка: A-E, F-O, P-Z.
Рейтинги соответствия и удобства использования присваиваются в зависимости от того, как материалы оцениваются по ряду критериев и индикаторы с рецензентами, предоставляющими подтверждающие доказательства для определения и обоснования каждого присужденного балла.
Для ELA и математика, рейтинги совмещения представляют собой степень соответствия материалов ожиданиям, частично соответствия ожиданиям или не соответствуют ожиданиям в отношении соответствия стандартам подготовки к колледжу и карьере, включая все стандарты присутствуют и рассматриваются с соответствующей глубиной, чтобы помочь студентам в освоении навыков и знания, которые им необходимы, чтобы быть готовыми к поступлению в колледж и карьере.
Для науки рейтинги соответствия представляют собой степень соответствия материалов ожиданиям, частичного соответствия ожиданиям или не соответствуют ожиданиям в отношении соответствия научным стандартам следующего поколения, включая все стандарты присутствуют и рассматриваются с соответствующей глубиной, чтобы помочь студентам в освоении навыков и знания, которые им необходимы, чтобы быть готовыми к поступлению в колледж и карьере.
Для всех областей контента рейтинги юзабилити представляют собой степень соответствия материалов ожиданиям, частичного соответствия ожиданиям или не соответствуют ожиданиям в отношении эффективных практик (как указано в инструменте оценки) для использования и дизайн, планирование и обучение учителей, оценка, дифференцированное обучение и эффективное использование технологий.
Математика К-8Поразительной особенностью человеческой памяти является то, что картинки запоминаются лучше, чем слова.Мы исследовали нейронные корреляты памяти изображений и слов в контексте кодирования эпизодической памяти, чтобы определить специфические для материала различия в моделях активности мозга. Для этого мы использовали позитронно-эмиссионную томографию для картирования областей мозга, активных во время кодирования слов и изображений объектов. Кодирование осуществлялось с использованием трех различных стратегий для изучения возможных взаимодействий между спецификой материала и типами обработки. Кодирование изображений привело к большей активности двусторонней зрительной и медиальной височной коры по сравнению с кодированием слов, тогда как кодирование слов было связано с повышенной активностью в префронтальной и височно-теменной областях, связанной с функцией языка.Каждая стратегия кодирования характеризовалась особым паттерном активности, но эти паттерны были в основном одинаковыми для изображений и слов. Таким образом, улучшенная общая память для изображений может быть опосредована более эффективным и автоматическим задействованием областей, важных для зрительной памяти, включая медиальную височную кору, тогда как механизмы, лежащие в основе конкретных стратегий кодирования, похоже, действуют аналогичным образом с изображениями и словами.
Люди обладают замечательной способностью запоминать картинки.Несколько десятилетий назад было показано, что люди могут запоминать более 2000 изображений с точностью не менее 90% в тестах на распознавание в течение нескольких дней, даже при коротком времени представления во время обучения (1). Эта отличная память на картинки постоянно превосходит нашу способность запоминать слова (2, 3). Кроме того, различные манипуляции, влияющие на производительность памяти, по-разному влияют на изображения и слова. Одна из таких манипуляций — это уровни эффекта обработки, что является преимуществом для последующего извлечения более сложной или семантической обработки стимулов во время кодирования (4, 5).Этот эффект уровней больше для слов, чем для изображений, из-за превосходной памяти изображений даже после неглубокого или несемантического кодирования (6). Одна из теорий механизма, лежащего в основе превосходной памяти изображений, заключается в том, что картинки автоматически включают множественные представления и ассоциации с другими знаниями о мире, тем самым поощряя более сложное кодирование, чем это происходит со словами (2, 5, 7). Эта теория предполагает, что существуют качественные различия между способами обработки слов и изображений во время запоминания.
С эволюционной точки зрения способность запоминать различные аспекты визуального окружения должна быть жизненно важной для выживания, поэтому неудивительно, что память на изобразительный материал особенно хорошо развита. Однако механизмы мозга, лежащие в основе этого феномена, до конца не изучены. Эксперименты по нейровизуализации с использованием вербальных или невербальных материалов в качестве стимулов показали, что существуют различия в областях мозга, участвующих в обработке этих двух видов стимулов.Например, предыдущие эксперименты по нейровизуализации показали медиальную временную активацию во время кодирования лиц и других невербальных зрительных стимулов (8–13), но не постоянно во время кодирования слов (14–16). Напротив, активация медиальных височных областей была обнаружена во время поиска слов (17, 18), но не всегда во время поиска невербального материала (10, 11, 19, 20). При сравнении запоминания слов и изображений не было обнаружено никакой разницы между ними, но поскольку требовалось вспомнить имя, соответствующее картинке, различия между этими двумя условиями могли быть уменьшены (21).Эти результаты предполагают различия между функциональной нейроанатомией памяти слов и картинок, но отсутствуют достаточные прямые сравнения. Мы исследовали нейронные корреляты памяти для изображений и слов в контексте кодирования памяти, чтобы определить, можно ли идентифицировать специфические для материала мозговые сети для памяти. Кроме того, кодирование выполнялось с использованием трех различных наборов инструкций, чтобы увидеть, является ли специфичность материала общим свойством памяти или зависит от того, как материал обрабатывается.
Двенадцать молодых правшей (шесть мужчин, шесть женщин, средний возраст ± стандартное отклонение = 23,0 ± 3,5 года) участвовали в эксперименте. Еще 12 субъектов участвовали в пилотном эксперименте, и их данные были включены в поведенческий анализ. В качестве стимулов в эксперименте использовались конкретные, часто встречающиеся слова или штриховые рисунки знакомых объектов (22). Все стимулы предъявлялись на мониторе компьютера черным цветом на белом фоне.Было три задачи кодирования как для слов, так и для изображений, требующих трех списков изображений и трех списков слов. Все списки были сопоставлены по частоте слов, длине слова, знакомству и сложности изображения, независимо от того, был ли список представлен в виде слов или изображений. Для двух условий кодирования испытуемых просили принять определенные решения относительно стимулов, но не просили их запоминать; поэтому память на предметы, представленные в этих условиях, была случайной.Одно случайное условие включало несемантическую или поверхностную обработку стимулов (размер изображения или регистр букв), а другое требовало семантической или глубокой обработки стимулов (живое / неживое решение). Эти два условия были выбраны, потому что предыдущая работа показала, что информация, которая была обработана во время глубокого кодирования, то есть с большей проработкой или связью ее через семантические ассоциации с другими знаниями, запоминается лучше, чем информация, обработанная поверхностным способом, т.е.г., чисто на основе восприятия (4, 5). Во время третьего условия, преднамеренного обучения, испытуемых проинструктировали запомнить картинки или слова и сказали, что они будут проверяться по этим предметам. После сканирования испытуемые выполнили две задачи на распознавание памяти, одну для стимулов, закодированных в виде слов, и одну для стимулов, закодированных в виде изображений. Эти задачи состояли из 10 целей из каждого из трех условий кодирования для слов или изображений и 30 отвлекающих факторов (то есть всего 60 элементов). Все стимулы в задачах распознавания были представлены в виде слов, независимо от того, были ли они изначально представлены в виде слов или изображений, чтобы предотвратить эффекты потолка для распознавания изображений.
Шесть сканирований позитронно-эмиссионной томографии с инъекциями 40 мКи H 2 15 O каждый и с интервалом 11 минут были выполнены для всех субъектов, когда они кодировали стимулы, описанные выше. Сканирование проводилось на томографе GEMS PC2048–15B с восстановленным разрешением 6,5 мм как в поперечной, так и в аксиальной плоскостях. Этот томограф позволяет снимать одновременно 15 плоскостей, разделенных расстоянием 6,5 мм (от центра к центру). Данные об излучении были скорректированы на ослабление посредством сканирования передачи, полученного на тех же уровнях, что и сканирование излучения.Движение головы во время сканирования было минимизировано за счет использования термопластической маски, которая была прикреплена к голове каждого пациента и прикреплена к платформе сканера. Каждая задача начиналась за 20 секунд до введения изотопа и продолжалась в течение 1-минутного периода сканирования.
Для шести сканирований три списка были отнесены к трем условиям кодирования уравновешенным образом, и порядок условий также был уравновешен для разных субъектов. Во время всех сканирований испытуемые нажимали кнопку указательным или средним пальцем правой руки, чтобы указать свое решение о стимуле или, во время условия преднамеренного обучения, просто вызвать двигательную реакцию.
Поведенческие данные были проанализированы с использованием ANOVA с повторными измерениями с типом стимула и условием кодирования в качестве повторных измерений. Сканирование позитронно-эмиссионной томографии регистрировалось с помощью воздуха (23), пространственно нормализовано (в системе координат атласа Талаира и Турну, ссылка 24) и сглажено (до 10 мм) с помощью spm95 (25). Отношения регионального мозгового кровотока (rCBF) к глобальному мозговому кровотоку (CBF) в рамках каждого сканирования для каждого субъекта были вычислены и проанализированы с использованием частичных наименьших квадратов (PLS) (26) для определения пространственно распределенных паттернов мозговой активности, связанных с различными условия задачи.PLS — это многомерный анализ, который работает на ковариации между вокселями мозга и планом эксперимента для определения нового набора переменных (так называемых скрытых переменных или LV), которые оптимально связывают два набора измерений. Мы использовали PLS для анализа ковариации значений вокселей мозга с кодированием ортонормированных контрастов для экспериментального дизайна. Результатом являются наборы взаимно независимых моделей пространственной активности, изображающие области мозга, которые в целом демонстрируют наиболее сильную связь с (т.е., ковариантны) с контрастами. Эти паттерны отображаются в виде отдельных изображений (рис. 1), которые показывают области мозга, которые зависят от контраста или контрастов, которые вносят вклад в каждый LV. Каждый воксель мозга имеет вес, известный как значимость, который пропорционален этим ковариациям, и умножение значения rCBF в каждом вокселе мозга для каждого субъекта на значимость для этого вокселя, а суммирование по всем вокселям дает оценку для каждого субъекта. данный LV. Значимость для каждого LV в целом определялась с помощью перестановочного теста (26, 27).В этом эксперименте были идентифицированы пять LV, все из которых были значимыми с помощью перестановочного теста ( P <0,001). Первые три LV идентифицировали области мозга, связанные с основными эффектами типа стимула и условия кодирования, а четвертый и пятый LV идентифицировали взаимодействия между типом стимула и условием кодирования. Поскольку значимость выводится на одном аналитическом шаге, коррекция множественных сравнений, как при одномерном анализе изображений, не требуется.
Рисунок 1Вокселы, показанные в цвете, — это те, которые лучше всего характеризуют паттерны активности, идентифицированные LV 1–3 из анализа PLS (см. Материалы и методы ).На стандартном магнитно-резонансном изображении отображаются области от -28 мм до +48 мм относительно линии передняя комиссура-задняя комиссура (AC-PC) (с шагом 4 мм). Цифры, показанные слева, указывают уровень в мм
.В дополнение к тесту на перестановку вторым и независимым шагом в анализе PLS является определение стабильности выступов для вокселей мозга, характеризующих каждый паттерн, идентифицированный LV. Для этого все значения были подвергнуты начальной оценке стандартных ошибок (28, 29).Эта оценка включает случайную повторную выборку субъектов с заменой и вычисление стандартной ошибки значимости после достаточного количества выборок начальной загрузки. Пиковые воксели с отношением заметности / SE ≥ 2,0 считались стабильными. Локальные максимумы для областей мозга со стабильными выступами на каждом LV были определены как воксель с отношением заметности / SE выше, чем у любого другого воксела в 2-сантиметровом кубе с центром в этом вокселе. Расположение этих максимумов указывается в области мозга, или извилины, и в области Бродмана (BA), как это определено в атласе Талаирах и Турну.Выбранные локальные максимумы показаны в таблицах 2 и 3 с результатами соответствующих контрастов из SPM95 (т. Е. Основных эффектов и взаимодействий) в качестве сравнения. Одномерные тесты были выполнены на выбранных максимумах в качестве дополнения к анализу PLS, чтобы помочь в интерпретации эффектов взаимодействия, а не в качестве теста значимости. Логический компонент нашего анализа исходит из теста перестановки и надежности, оцениваемой с помощью оценок бутстрапа.
Картинки запоминались лучше, чем слова в целом (таблица 1), и как семантическая обработка, так и преднамеренное обучение привели к лучшему распознаванию, чем несемантическое кодирование.Кроме того, наблюдалось значительное взаимодействие типа стимула и стратегии кодирования с производительностью распознавания, вызванное большей разницей между памятью для изображений и слов во время несемантического состояния.
Таблица 1Эффективность распознавания изображений и слов, оставляющих большую часть изображения в каждой строке относительно строки AC-PC. Правая часть изображения представляет собой правую часть мозга. ( A ) Области мозга с повышенным rCBF во время кодирования изображений показаны желтым и красным, а области с повышенной активностью во время кодирования слов показаны синим (LV1).( B ) Области мозга с повышенным rCBF во время семантического кодирования по сравнению с двумя другими состояниями (LV2) показаны красным. ( C ) Области мозга с повышенным rCBF во время преднамеренного обучения по сравнению с двумя другими состояниями (LV3) показаны красным. Выбранные максимумы из этих регионов показаны в Таблице 2.
Были идентифицированы три паттерна активности rCBF, преимущественно связанных с основными эффектами типа стимула и условий кодирования. Один паттерн отличал кодирование изображений от кодирования слов, один характеризовал семантическое кодирование от несемантической обработки и преднамеренного обучения, а третий отделял преднамеренное обучение от двух других условий.Была большая активация во время кодирования изображений, по сравнению со словами, в обширной области двусторонней вентральной и дорсальной экстрастриатной коры и в двусторонней медиальной височной коре, особенно в вентральной части (рис. 1 A и таблица 2). В обоих этих регионах увеличение rCBF было более значительным в правом полушарии. В экстрастриальной коре rCBF увеличивалось во время кодирования изображения по сравнению с кодированием слов одинаково во всех трех условиях стратегии кодирования, тогда как в медиальной височной коре эта специфическая для стимула разница была больше во время несемантической обработки (рис.2 A и C ). С другой стороны, кодирование слов было связано с более высоким rCBF при всех состояниях в двусторонней префронтальной коре и передних частях средней височной коры (рис. 1 A и таблица 2). В отличие от увеличения rCBF во время кодирования изображения, увеличение префронтальной и височной коры во время кодирования слова было более значительным в левом полушарии. Повышенный rCBF также был обнаружен в левой теменной коре при кодировании слов.
Таблица 2Отдельные области коры с различной активностью во время кодирования: основные эффекты
фигура 2Отношение rCBF к CBF всего мозга в областях мозга, которые показали взаимодействие между типом стимула и условием кодирования. Средние височные области от LV1 ( A и C , координаты показаны в скобках) показали более высокий rCBF во время кодирования изображения по сравнению с кодированием слова ( P <0,001 для правого полушария и P <0.02 слева). Эти области также имели взаимодействия условие × стимул по одномерному тесту (оба P <0,05), что указывает на большую разницу между картинками и словами в несемантических условиях. B и D показывают медиальные височные области от LV4, которые показали взаимодействия стимул × кодирование, включающие несемантические и преднамеренные условия обучения (одномерное взаимодействие для правого полушария P = 0,02; левое полушарие P = 0.07). E и F показывают области из LV5 с взаимодействиями «стимул × кодирование», включающими несемантические и семантические условия (одномерное взаимодействие для левой моторной области, P = 0,01; взаимодействие для левой орбитофронтальной области, P = 0,006). Дополнительные области с взаимодействиями «стимул × кодирование» показаны в таблице 3. Несемантическое, несемантическое кодирование; сем, семантическое кодирование; учиться, преднамеренное обучение.
Области мозга с повышенной активностью во время условия семантического кодирования по сравнению с двумя другими состояниями находились в основном в левом полушарии.Эти области включали вентральную и дорсальную части медиальной префронтальной коры, а также область, которая включала как медиальную височную область, так и заднюю часть островка (рис. 1 B и таблица 2). Семантическое кодирование также привело к увеличению rCBF в двусторонней задней экстрастриатной коре головного мозга. Такая закономерность увеличения rCBF при семантическом кодировании была обнаружена как для изображений, так и для слов. Увеличение rCBF во время преднамеренного обучения по сравнению с обоими случайными условиями кодирования также наблюдалось в левой префронтальной коре, но в левой вентролатеральной префронтальной коре, в отличие от медиальной и передней областей, активируемых во время семантического кодирования (рис.1 C и таблица 2). Кроме того, увеличение rCBF было обнаружено в левой премоторной коре и хвостатом ядре, а также в двусторонней вентральной экстрастриарной коре во время преднамеренного обучения. Как и в случае с семантическим кодированием, паттерн rCBF, наблюдаемый в этих областях во время преднамеренного обучения, характеризует как изображения, так и слова.
Было несколько областей мозга, которые показали взаимодействие между типом стимула и условиями кодирования (таблица 3), особенно медиальные височные области.В дополнение к различию, уже отмеченному в этих областях во время несемантического кодирования, была еще одна область в правой медиальной височной коре, которая показала взаимодействие, включающее несемантические и преднамеренные условия обучения (идентифицированные на LV4). Это взаимодействие было вызвано устойчивой активностью в этой области в условиях кодирования изображения со снижением активности во время преднамеренного заучивания слов по сравнению с несемантическим условием (рис. 2 B ). Также была область в левой медиальной височной коре, которая показывала противоположное взаимодействие, заключающееся в большем увеличении активности во время заучивания слов по сравнению с несемантическим состоянием (рис.2 D ). Наконец, было взаимодействие в левой моторной коре (идентифицированное на LV5), вызванное увеличением активности семантического условия для изображений по сравнению с несемантическим условием, с противоположным паттерном для слов (рис. 2 E ). Напротив, при семантическом кодировании в левой орбитофронтальной коре произошло усиление активности, но только для слов (рис. 2 F ).
Таблица 3Отдельные области коры с различной активностью во время кодирования: взаимодействия
Результаты этого эксперимента направлены на ответы на три вопроса о нейробиологии памяти, первый из которых — почему картинки запоминаются лучше, чем слова.Поведенческие результаты показали общую разницу в точности распознавания изображений и слов, которая была наибольшей для тех элементов, которые были обработаны с помощью несемантического кодирования. Измерения активности мозга выявили области, которые показали общую картину различий между изображениями и словами, а также области, которые имели различия в основном во время несемантической обработки. Повышенный rCBF в условиях кодирования изображения был обнаружен в двусторонней экстрастриарной и вентральной медиальной височной коре.Экстрастриальная кора головного мозга активируется во время зрительного восприятия как вербального, так и невербального материала (30–33) и, возможно, была более активной во время кодирования изображения, потому что картинки, хотя и простые линейные рисунки, вероятно, были визуально более сложными, чем слова. Эта разница в визуальных характеристиках могла также повлиять на медиальную височную активность. С другой стороны, медиальная височная кора головного мозга давно известна из экспериментов с поражениями как важная для эпизодической памяти (34–38) и может быть особенно важна для кодирования новой информации (39).Большая активность медиальной височной коры во время кодирования изображений по сравнению со словами предполагает, что изображения более непосредственно или эффективно задействуют эти связанные с памятью области мозга, что приводит к более качественному запоминанию этих элементов. Этот эффект может быть отчасти связан с отличительностью или новизной, которая, как было показано, активирует медиальную височную кору (13), учитывая, что изображения, даже если они были знакомыми объектами, могли быть более новыми, чем знакомые слова. Кроме того, поскольку лучшая память для изображений и активация медиальной височной коры были более очевидны в условиях несемантического кодирования, включение сетей памяти изображениями может быть автоматическим и привести к более прочным следам памяти (40).Следовательно, этот тип информации, по-видимому, лучше представлен и более доступен для механизмов поиска, независимо от предполагаемой задачи кодирования. Слова, с другой стороны, активируют области левого полушария, которые, как ранее было показано, участвуют в речевых задачах, включая левую лобную, височную и теменную области (30, 41, 42). Этот результат подразумевает, что кодирование слов в первую очередь задействует распределенную систему регионов, участвующих в лингвистической обработке, которая менее способна поддерживать последующее извлечение из эпизодической памяти.Также следует отметить, что в дополнение к любым преимуществам, предоставляемым изображениям во время первоначальной обработки, во время поиска, вероятно, также будет обнаружена специфичность материала. То есть в реальных ситуациях отчасти причина превосходной памяти изображения, вероятно, вызвана особенностями соответствия между внутренними представлениями изображения и самим изображением, когда оно встречается повторно и распознается.
Второй вопрос: приводят ли разные стратегии кодирования к участию разных областей мозга.Результаты тестов на распознавание показали, что память изображений и слов практически эквивалентна после семантической обработки или преднамеренного обучения. Однако паттерны мозговой активности во время этих двух состояний были совершенно разными, показывая различную активность в основном в префронтальной и экстрастриарной области коры. Предыдущие эксперименты по нейровизуализации показали активацию левой префронтальной области как во время семантической обработки, так и во время преднамеренного обучения, которая отличается от правой префронтальной активации во время восстановления памяти, что привело к развитию HERA или модели асимметрии полушарного кодирования / поиска (43, 44).В нашем эксперименте семантическая обработка сопровождалась повышенной активностью в вентромедиальной и дорсомедиальной областях левой префронтальной коры, которые показали повышенную активность во время семантической или языковой обработки в других экспериментах (45–49). Преднамеренное обучение показало увеличение rCBF в различных частях левой префронтальной коры, прежде всего в вентролатеральных областях, которые ранее были активными во время преднамеренного обучения (15, 16) и эпизодического поиска (13, 50). Таким образом, хотя и семантическая обработка, и преднамеренное обучение, несомненно, включают в себя некую детальную обработку, которая преимущественно задействует левую префронтальную кору, наши результаты показывают, что существует диссоциация между частями левой префронтальной коры, которые участвуют в этих двух стратегиях.Экстрастриатная кора также проявляла различную активность при семантическом и намеренном кодировании. Семантическое кодирование активировало задние экстрастриальные области, аналогичные областям, активируемым во время беззвучного называния стимулов, подобных тем, которые используются здесь (51). Напротив, преднамеренное обучение активировало больше вентральных частей экстрастриарной коры, аналогично исследованию, в котором сообщалось об активации левой вентральной затылочно-височной коры во время преднамеренного обучения лиц (10). Таким образом, в настоящее время существуют сходные доказательства, подтверждающие дифференциальную реакцию как префронтальной, так и экстрастриарной коры во время кодирования, в зависимости от конкретной стратегии кодирования, которая используется.Этот вывод вместе с данными о поведении показывает, что разные механизмы мозга, лежащие в основе разных стратегий кодирования, могут обеспечить одинаково эффективную поддержку обработки памяти.
Последний вопрос, решаемый в этом эксперименте, заключается в том, существует ли взаимодействие между типом кодируемого стимула и стратегией, используемой для кодирования, т.е. являются ли области мозга, активные в различных условиях кодирования, одинаковыми или разными для изображений и слов? Поведенческие результаты показывают четкое взаимодействие, поскольку наибольшие различия в производительности проявляются во время несемантической обработки.Паттерны мозговой активности демонстрируют что-то от этого взаимодействия, потому что есть вентральные медиальные височные области, где разница rCBF также наибольшая во время несемантического состояния (обсуждалось выше). Однако во время семантического кодирования и преднамеренного обучения многие области мозга демонстрируют аналогичное изменение активности, связанное с кодированием, для изображений и слов, что указывает на то, что в этих областях эти два механизма кодирования могут работать одинаково независимо от природы поступающих сообщений. стимул.Этот паттерн активности мозга отражается в результатах распознавания, которые аналогичны для изображений и слов во время семантического кодирования и преднамеренного обучения. Тем не менее, шаблоны не идентичны. Активность медиальной височной коры особенно чувствительна как к типу стимула, так и к условию кодирования. Правое полушарие показало устойчивую активность в отношении изображений и более вариативную активность в отношении слов (в зависимости от условий кодирования), тогда как левое полушарие продемонстрировало возрастающую активность с более глубокой обработкой слов и более изменчивым шаблоном для кодирования изображений.Эта асимметрия согласуется с описанием различных эффектов поражения правого и левого полушария в медиальной височной коре на невербальную и вербальную память соответственно (например, ссылки 52 и 53). Это также согласуется с активацией левых медиальных височных структур во время семантического кодирования слов (14, 54) или извлечения семантически закодированных слов (17), а также с активацией правой медиальной височной коры во время кодирования лиц (10). Кроме того, хотя левая медиальная префронтальная кора активна во время семантической обработки как изображений, так и слов, вентральная часть этой области в большей степени участвует во время кодирования слов.Эти данные подтверждают другие исследования, в которых сообщалось об участии левой вентральной префронтальной коры в обработке речи (42) и вербальном поиске (50).
Наша способность запоминать картинки лучше, чем слова, особенно в ситуациях, которые не обеспечивают адекватной поддержки для последующего извлечения, таким образом, оказывается опосредованной медиальной височной и экстрастриальной корой, которые имеют сильные взаимосвязи друг с другом (55, 56). Неясно, какую именно пользу дает изображениям активация областей зрительной памяти.Вышеупомянутая теория предполагает, что изображения вызывают более сложное или ассоциативное кодирование, чем это происходит со словами. Если предположить, что этот процесс создания ассоциаций в определенном контексте осуществляется медиальной височной корой (57, 58), то наши результаты подтвердят эту гипотезу. Независимо от конкретного механизма, наши результаты показывают, какие области мозга могут иметь решающее значение для превосходной памяти изображений, и дают направление для будущих исследований в отношении того, какой аспект изображений необходим и достаточен для преимущественного использования этих областей, связанных с памятью.
Мы благодарим сотрудников центра ПЭТ при Институте психиатрии Кларка за их техническую помощь в проведении этого эксперимента. Работа поддержана грантом Фонда психического здоровья Онтарио.
Около половины людей с рассеянным склерозом в какой-то момент испытывают проблемы с аспектами мышления, включая память, объем внимания и концентрацию. Один из аспектов, который может вызвать трудности, — это запоминание слов.
В этом исследовании участники наблюдали за монитором, на котором одно за другим отображались имена 25 очень знакомых животных.Для каждого из них участник должен был нажать клавишу, если слово было названием животного, и другую клавишу, если это не так. Время, необходимое для ответа, измерялось в миллисекундах. Тест был повторен со знакомыми названиями фруктов, а затем предметов.
Исследователи обнаружили, что людям с рассеянным склерозом потребовалось значительно больше времени, чтобы ответить на все три категории слов, чем здоровым контрольным.
Около половины людей с рассеянным склерозом когда-либо испытывают проблемы с аспектами мышления, включая память, объем внимания и концентрацию.Один из аспектов, который может вызвать трудности, — это запоминание слов. Большинство людей будут испытывать это время от времени, но в этом исследовании было предпринято попытка выяснить, было ли это более распространенным при РС.
В исследовании приняли участие 47 человек с рецидивирующим ремиттирующим РС в возрасте от 20 до 50 лет. Все они были слегка затронуты своим рассеянным склерозом, судя по их баллам EDSS, которые были три или меньше. Оценка в три балла определяется как «Умеренная инвалидность по одной функциональной системе или легкая инвалидность по трем или четырем функциональным системам.Отсутствие нарушения ходьбы ». Функциональные системы включают сенсорную систему (онемение или изменение ощущений), мочевой пузырь и кишечник, зрение и умственную деятельность.
Все участники не имели рецидивов в предыдущем месяце и не имели других психологических или неврологических состояний. У них также не было языковых расстройств, серьезных проблем со зрением, наркозависимости или алкоголизма, которые могли помешать прохождению тестов.
29 здоровых людей выступили в качестве контроля и были сопоставимы по полу, возрасту и уровню образования.
Для тестов каждый участник сидел в тихой комнате, не отвлекаясь. Они смотрели на монитор, на котором одно за другим показывались имена 25 очень знакомых животных. Каждое слово показывалось ровно одну секунду с интервалом ровно две секунды перед показом следующего слова. Для каждого слова участник должен был нажимать клавишу, если это слово было названием животного, и другую клавишу, если это не так. Время, необходимое для ответа, измерялось в миллисекундах.
После теста с именами 25 животных, был 10-секундный перерыв перед второй фазой теста, которая проводилась таким же образом, но с именами 25 хорошо известных фруктов.После еще одного 10-секундного перерыва запускалась третья фаза теста с названиями 25 очень знакомых объектов.
Людям с РС потребовалось значительно больше времени для ответа, чем у здоровых людей из контрольной группы для всех трех категорий слов, как показано на этом графике времени реакции.
Это исследование показывает, что люди, которые не сильно страдают от рассеянного склероза, все еще медленнее обрабатывают информацию, чем здоровые люди из контрольной группы. Это относится ко всем категориям слов, которые были протестированы (животные, фрукты и предметы), и поэтому кажется общим эффектом.Авторы приходят к выводу, что это согласуется с предыдущими исследованиями в этой области.
Дополнительную информацию, советы и стратегии по преодолению когнитивных симптомов можно найти на веб-сайте Staying Smart.Вы можете начать с чего-то, чем вы хотели бы управлять лучше, например, «Кажется, я не могу сконцентрироваться» или «В конце концов, я еще не успел сделать важные дела». Вы попадете в список советов и приемов со ссылками на полезные устройства и приспособления, информацию о том, как друзья и семья могут помочь, а также поддержку со стороны медицинских работников.
Когнитивные симптомы могут усугубляться усталостью и болью, поэтому важно как можно лучше контролировать эти симптомы. Когнитивные симптомы также могут быть результатом приема некоторых лекарств или усугубляться ими.
Трудности с подобрать правильное слово могут быть связаны с тем, есть ли это слово в вашей памяти в первую очередь, но могут быть связаны с тем, чтобы вывести его на первый план. Иногда может показаться, что правильное слово «на кончике языка», но оно не приходит на ум, когда оно вам нужно или требуется время, чтобы его запомнить, поэтому вы чувствуете себя застрявшим в подвешенном состоянии, пытаясь придумать, что это за слово является. Иногда появляется неправильное слово, и вы можете сказать черный, когда имеете в виду белый, или сказать кому-нибудь покормить собаку, когда вы хотели сказать о кормлении кошки.Это может сильно расстраивать вас, но также и окружающих.
Разговор — важная часть повседневной жизни, поэтому путаница в словах или неспособность придумать правильное слово могут вызывать смущение. Можно с этим лучше справиться, например:
Есть другие предложения на веб-сайте Оставаться умным в разделе под названием «Я не могу сказать, что у меня на кончике языка». Другие написали со своими собственными советами и уловками, в том числе о том, как увидеть забавную сторону слов, которые вы можете придумать, когда не можете вспомнить те, которые вы имеете в виду.Приведены некоторые примеры: «верхняя одежда» для пальто и «одежда для ног» для тапочек.
Управление может включать посещение клинического психолога, логопеда или терапевта по уходу за трудностями.
Вы можете узнать больше о когнитивных симптомах и их лечении в наших разделах от А до Я РС.
Оказывается, что хотя большинство людей все еще говорят о брендах лицом к лицу, их разговоры основываются на Интернете больше, чем на любом другом источнике СМИ.А когда они в сети, пользователи переходят на поисковые сайты чаще, чем на какие-либо другие. Это еще более верно для после разговоров, особенно по телевидению. Люди ищут дополнительную информацию и расценки чаще, чем любые другие действия в Интернете, включая социальные сети.
Автор: Лиза Ши, Inside AdWords team
Примечание редактора (среда, 22 июня 2011 г., 14:45) : Первоначально в сообщении говорилось, что их 2.Ежедневно происходит 4 миллиона разговоров о брендах. На самом деле правильное число — 2,4 миллиардов , поэтому сообщение было обновлено, чтобы отразить это.
Согласно нашему последнему исследованию «Сарафанное радио» с Келлер Фэй, о брендах каждый день говорят более 2,4 миллиарда человек. Более половины потребителей, участвующих в этих разговорах, говорят, что они, скорее всего, совершат покупку, исходя из того, о чем они говорят. Мы хотели узнать больше о том, как СМИ и Интернет играют во всей этой беседе, поэтому мы посмотрели, какое влияние Интернет и поиск оказывают на сарафанное радио.Исследование показывает, как медиа и маркетинговые каналы предоставляли контент до, во время и после разговоров с потребителями, путем опроса 3000 взрослых по 12 категориям.Оказывается, что хотя большинство людей все еще говорят о брендах лицом к лицу, их разговоры основываются на Интернете больше, чем на любом другом источнике СМИ. А когда они в сети, пользователи переходят на поисковые сайты чаще, чем на какие-либо другие. Это еще более верно для после разговоров, особенно по телевидению. Люди ищут дополнительную информацию и расценки чаще, чем любые другие действия в Интернете, включая социальные сети.
Автор: Лиза Ши, Inside AdWords team
Примечание редактора (среда, 22 июня 2011 г., 14:45) : Первоначально в сообщении говорилось, что каждый раз происходит 2,4 миллиона разговоров о брендах. день. На самом деле правильное число — 2,4 миллиардов , поэтому сообщение было обновлено, чтобы отразить это.