* * *

Кто-то из нас скажет: «Да знаем мы эту самую веру! Знаем мы эти свечки, иконы и поклоны, эти стращания адом за «грехи» и обещания райских кущ.

А все-таки — знаем ли? Помним ли?

Россия, начало 20-х годов. Один из тысяч эпизодов тогдашней действительности: на краю братской могилы выстроены сорок арестованных. Это сорок «церковников» -как их тогда называли — совершенно разных по возрасту и образованию людей.

Работник ВЧК приставляет к голове очередного «церковника» револьвер и спрашивает «Есть Бог? Если скажешь «нет» — мы тебя отпустим». И вот каждый из этих, в жизни своей очень разных людей, коротко отвечает: «Есть»…

Их расстреляли.

Но зачем они решили умереть? Допустим, все они примитивные, дремучие фанатики, верящие всяким «бредням». Но ведь почему-то из-за этих «бредней» безоружных и, по существу, ничем не способных помешать новой власти людей понадобилось арестовывать, допрашивать, охранять, держать в камерах, а потом расстреливать!

В то время обвиняли либо в «контрреволюционной деятельности» — за призыв сохранять личную веру в Бога и воспитывать в православии детей. Либо — «за сопротивление изъятию церковных ценностей».

С первым обвинением, как говорится, все ясно. А что касается второго… Многие ведь и сегодня считают священников и клириков просто хитрыми (или не очень хитрыми) приобретателями — типа отца Федора из «Двенадцати стульев». Такие люди, конечно же, есть среди тысяч церковников.

Но о.Федор, который кажется таким «типичным» батюшкой, вряд ли стал бы так упорствовать в богословском споре, если спор этот окончится не обретением стуле бриллиантами, а пулей в лоб!

Однако в сотнях, да теперь уже тысячах известных случаев мучительства и уничтожения священников и диаконов, просто верующих — все они оказались готовы погибнуть не за богатства, не за капиталы, а за свою веру.

Вот другой пример. Профессор Войно-Ясенецкий (с 20-х годов — архиепископ Лука), замечательный хирург, ученый и, одновременно, священнослужитель, был в 30-е годы арестован. Он выжил, вновь оперировал и даже удостоился Сталинской премии за книгу «Очерки гнойной хирургии». И тем не менее, и до, и после своих злоключений профессор упорно отказывался приступать к операции без молитвы и крестного знамения! И более того — упорно не желал выступать на научных коференциях и лекциях в мирской одежде! — Почему?

Хорошо ли мы понимаем причины, заставившие людей делать выбор в пользу православия?

* * *

Когда-то в древности жил (не у нас — в Сирии) христианин Авраамий. Он пошел проповедовать свою веру жителям одного языческого поселка — а они его избили и вывели вон. Авраамий лишь только чуть-чуть поправился — снова пошел в поселок, и его избили буквально до полусмерти и пообещали в следующий раз просто убить. Но прошло недолгое время, и старец опять был в поселке – хотел рассказать людям о своей вере или умереть от их рук…

И тогда язычники задумались: что же это за вера такая, что человек готов умереть ради возможности рассказать о ней? Решили выслушать Авраамия. Выслушали. Стали спрашивать еще и еще. Стали обдумывать каждое слово… и, наконец, приняли христианство.

У тех язычников были свои, собственные «боги», много «богов». Мы чем-то похожи на них. Наша свобода — это многобожие, поклонение сотне кумиров сразу. Нам нравится и Христос, и Будда, и Лев Толстой, и Маркс, и Ницше.

В нашем «пантеоне» много личностей и теорий, часто взаимоисключающих — ведь мы современные, образованные люди, мы смотрим на вещи широко. Но вот мы, знатоки философий и сторонники свободы выбора, вдруг отвергаем православие! Не потрудившись вникнуть в его суть, вопреки собственной же логике (ведь выбор наш из-за такого «вычеркивания» становится неполным).

Это же явный изъян нашей «свободы»! Мы читаем «навороченные» книги о культах Востока, продираемся сквозь тома Марксова «Капитала»,.. а прочесть жизнеописания святых (причем уже есть замечательные книги о подвижниках нынешнего, XX века!), открыть труды если не древних «отцов Церкви», то хотя бы наших современников: митрополита Антония Сурожского, диакона Андрея Кураева, иеромонаха Серафима (Роуза) или по крайней мере, книги, специально написанные для всех священником Александром Менем — нам почему-то кажется «ненужным», «неважным», лишним. ..

И в храм войти нам помешает что или кто угодно, включая «злую старушку» — это поистине опаснейшее существо, перед которым меркнет жуткий образ современного рэкетира!

Ну давайте же, наконец, вдумаемся: разве особенность церковно-славянского языка, «красивости» духовной литературы, отсутствие навыка к восприятию иконы или, наконец, пресловутое раздражение на «злую старушку» — настолько серьезные причины, чтобы отказаться познать веру, которая говорит нам о смысле жизни и готова ответить на вечный и главный вопрос «зачем мы живем»?!

Или мы боимся получить ответ, который нас не устроит?.

Вероятно, так называемая православная христианская «миссия» действительно парадоксально слаба на нашей российской земле. Парадоксально — потому что сейчас «нашу» веру начинают узнавать, понимать и принимать англичане и американцы, укрепляются православные церкви в Японии, Индии(!), во многих африканских странах.

Возможно, церковные общины у нас здорово замкнулись. После целых эпох государственных гонений и запретов, и никак не подберут ключей к сердцу тех, кто о вере не знает.

Но создается впечатление, что главная причина отказа – все же не в этом, а в нас самих.

Православие либо сводят к форме (обрядам, одеждам, языку), либо искажают и отвергают самую суть веры, ничего толком еще не поняв (точно так же, впрочем, действуют и многие «принимающие» как православие, так религии Востока).

В наполненном мифами общественном сознании Церковь предстает либо этнографическим заповедником, либо очень крупной и фанатичной сектой. Сектой, считающей всех вокруг «грешниками», судящей, осуждающей и стращающей всех «своими» адскими муками. Христианство представляется «губительным принципом», который, по словам Вернадского, «рушит сознание, ставя ему рамки».

Естественно, для многих людей усиление православия кажется опасным явлением, представляющим реальную угрозу «идеалам современной жизни» и в целом — избранному курсу на «свободу» и «плюрализм». Кроме того, растет число тех, кто считает «фанатичность» православного христианства источником конфликтов и нестабильности в обществе, потерявшем единство в вере.

И в этом — удивительная параллель между нашей эпохой и древностью: теми веками истории Римской Империи, когда христиан гнали, боялись и ненавидели.

* * *

Многие ли сегодня знают, а в чем, собственно, обвиняли римские власти христиан? За что пытали и убивали? Как объясняли необходимость тотального искоренения этой религии?

Ведь Римская Империя (как это ни покажется кому-то странным) — это классическое правовое государство (недаром римское право является обязательным предметом в юридических ВУЗах). С четко очерченными правами и обязанностями граждан. С широчайшим религиозным и идейным плюрализмом. С очень сильной судебной системой. Поэтому, например, когда иудеи попытались устроить расправу над христианином — апостолом Павлом, власти вывели его из Иерусалима под мощной охраной: разве можно было допустить бессудное убийство римского гражданина!

И, однако же, римский суд в конечном итоге осудил и ап.Павла, и тысячи других христиан на мучительную смерть. А еще тысячи погибли во время римских гонений II — III веков и вовсе без суда — как и в России первой половины XX века.

Это противоречило человеческой логике — большинство осужденных являлись лояльными подданными, хорошими тружениками, воинами, учеными людьми. Среди казненных во времена Римской империи было много государственных деятелей, военачальников, даже членов императорских семей (например, святая великомученица Екатерина)! Причем они даже не были непосредственно опасны — а были лишь опасны потенциально, т.е. считалось, что эти люди угрожали «общественной безопасности», «солидарности» империи.

А империя в то же самое время признавала законным! всех почитавшихся на ее территории богов. Включая и Единого Бога древних иудеев!

Римские императоры вообще боялись государственной нестабильности намного больше, нежели Бога. И поэтому их не устраивал именно Христос. До мифологических маленьких божков, им не было дела. Они оказались достаточно «широки», чтобы стать идолами римского Пантеона, а вот Христос был недостаточно широк для язычников, и при этой своей «узости» в римский Пантеон не вмещался!

Христос был опасен. Языческие «боги», в отличие от Христа, не требовали от каждого человека подлинного духовного и нравственного выбора. А значит — не подрывали пусть построенную на лицемерии и неправде, но внешне стабильную имперскую систему, не противоречили государственной идее (которую точнее всего можно было бы выразить поэтической строкой «паситесь, мирные народы»).

Идея провозглашала Рим великим, вечным, незыблемым, а римского императора — пастыря послушных народов — ставила как бы НАД нравственными понятиями, оправдывала все его деяния и преступления, лишь бы они укрепляли «вечное» царство…

И против тех, кто смел открыто верить иначе, против тех, чей Бог даже в «унижении» казнимого, даже в распятии продолжал проповедовать и раскрывать Царство Высшее — устраивались беспрецедентные по тогдашнему масштабу гонения.

Ведь если есть действительно Вечное, подлинно Всеобщее Царство, значит земная империя Рима – невечная, не незыблемая?! Значит, ее император ответит за все содеянное — перед Богом; по единому для всех нравственной закону; в этом самом Царстве Божием, где, по слова апостола Павла, «нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного»… т.е. там, где все равны?!

Это была та идея за которую императоры готовы были убивать… А христиане — умереть.

Потому что для римских язычников их религия являлась неким культурным досугом, а для христиан вера была больше, чем вопросом жизни и смерти: делом спасения души.

* * *

Рим веками боялся христиан, долгие годы благоволил гражданам-язычникам, а гибель встретил под ударом совершенно неизведанного врага — язычников-варвар. От былого могущества ничего не осталось. И единственной реальной, живой и необходимой людям традицией, связывающей нас с тем далеким миром, оказалось… христианство!

Идея Царства Божьего как будто бы победила идею «вечного» человеческого царства.

Но в широком общественном сознании все осталось по-прежнему. Возникали и исподволь «нависали» над христианством новые империи, гибли, уступая место новым государствам — уже без Христа.

Идея власти мельчала, дробилась, и теперь уже каждый человек хочет сам быть пусть не царем — так хоть «маленьким принцем» на своей «планете». Только, если проводить аналогии со сказкой Экзюпери, из нас получаются не маленькие принцы, а все больше незадачливые короли, повелевающие» Солнцем, биржевики, закладывающие звезды в банк, или просто горькие пьяницы…

Человек вновь создал себе пантеон богов и героев, где, как и в римские времена, стоят рядом Венера, Астарта и Иисус Христос (были и такие сочетания в императорских молельнях!). И опять (простите за это неудобоваримое слово) плюрализм развязывает нам руки, ставит нас выше Закона, «освобождает» на свой лад.

Причем эта «свобода», в отличие от православия, действительно не ставит сознанию рамки. И таким образом… рушит наше «неограниченное», слепое сознание.

Ведь без рамок свобода хороша на равнине. А если нет барьеров на крутой горной дороге?

Ведь сознание — вещь аморфная; оно рушится если его не структурировать, если не поставить рамки!

Православие своими «рамками» пытается предупредить от падения, но не загородить путь, не лишить свободы двигаться. Более того. Именно в православии открывается новая степень свободы — ведь движение здесь не налево-направо, а вверх!..

Но тут-то мы и говорим «стоп». Мы не терпим, чтобы нас поучали. Именно поэтому если нас самих пытаются предупредить о том, что «жить как хочется» не синоним свободы, что свобода не в том, чтобы побольше набрать, а в том, чтобы ВЫБРАТЬ — наше самолюбие восстает, и мы затыкаем уши.

Мы, на поверку, чрезвычайно нетерпимы. Поэтому как и прежде в нашей кумирне никто: ни Христос — придуманный нами, такой, какой нам нужен, ни Маркс, ни Фрейд ни Бакунин — не добьются от нас покаяния, отчета в своей дурной жизни.

Это — и есть свобода в нашем нынешнем понимании коварная и неверная. Она подразумевает бесконечное самооправдывание и осуждение всех, кроме себя. Она предлагает огромный выбор самых безыдейных идей, самых бесполезных предметов, самых безнравственных мыслей и поступков. Она оправдывает, угождает, лакействует, ведет в «заветные» тупики, заводит в «живописные» расщелины — пока не изведет человека до конца. До болезни, несчастья, смерти, когда никакой возможности двигаться, никакой «свободы» не будет и в помине

Модная псевдосвобода отступит, чтобы предать своего «клиента», оставить его страдать в одиночку.

И человек может умереть, так и не понявши, что свобода есть не выбор удобств. Что всю жизнь ему нужна была только одна, настоящая Истина, которая и есть подлинная свобода! Которая не предаст… Он поймет это потом, после самой своей смерти…

А рядышком, в соседнем храме, в непрочитанной Книге, в сердце незнакомого верующего человека, вокруг и внутри его — продолжит жить мир тысячелетней православной веры. Этот мир открывает тайны бытия, отвечает на самые страшные вопросы, он освобождает и он не дает умереть — потому что Бог однажды победил смерть…

Так давайте же прежде чем сделать «свободный выбор», узнаем, что такое православие. И, возможно, именно эта вера не оставит вас никогда.

Вежливый отказ | Православие и мир

В неделю 28-ю по Пятидесятнице — Лк 14:16–24 (зач. 76):

Сказал Господь притчу сию: один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: «идите, ибо уже всё готово». И начали все, как бы сговорившись, извиняться. Первый сказал ему: «я купил землю и мне нужно пойти посмотреть ее; прошу тебя, извини меня». Другой сказал: «я купил пять пар волов и иду испытать их; прошу тебя, извини меня». Третий сказал: «я женился и потому не могу прийти». И, возвратившись, раб тот донес о сем господину своему. Тогда, разгневавшись, хозяин дома сказал рабу своему: «пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых». И сказал раб: «господин! исполнено, как приказал ты, и еще есть место». Господин сказал рабу: «пойди по дорогам и изгородям и убеди придти, чтобы наполнился дом мой. Ибо сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина, ибо много званых, но мало избранных».

Сходную притчу из Евангелия от Матфея (22:1–14) мы слышали несколько месяцев назад. Но полного совпадения, конечно, нет. В той притче званые гости вели себя крайне агрессивно: они не только отказались прийти на пир — иные из них набросились на рабов пригласившего их господина и убили их. Здесь же описана несколько иная ситуация: получив приглашение, эти люди предельно корректно и вежливо отказываются. В самом деле, у каждого столько важных дел, не всё же по гостям ходить. У одного благоприобретенная недвижимость, у другого — новые средства производства, требующие срочного тестирования, а у третьего — простое человеческое счастье: он женился, обрел свою половину. Что же -господин, хоть и разгневался, но нашел удачный выход из положения: велел рабам созвать всех нищих, хромых, увечных и слепых. Казалось бы, конфликтная ситуация благополучно разрешилась.

Однако одна деталь мешает нам безмятежно отнестись к прочитанному: это — не обыденная история из жизни. Это — притча. И хозяин, как все мы понимаем, — сам Господь. А это в корне меняет дело.

Господь Бог, наш Творец и Спаситель, наш Господин и Владыка, зовет нас на праздничный ужин, на пир. И этот пир — грядущее Царство. От того, примем ли мы приглашение, зависит вся наша жизнь — не только временная, но и вечная. А если так, то какие могут быть варианты? Но жизнь показывает, что варианты есть, и часто — как раз те, которые мы видим в притче.

Наверное, многим христианам приходилось сталкиваться с такой ситуацией. Вы знакомитесь с каким-то человеком (это может быть ваш коллега по работе или случайный попутчик в поезде), и очень скоро он понимает, что перед ним — верующий человек. И происходит странная вещь: вы ничего ему не говорили, не занимались пропагандой и агитацией — но в ходе разговора собеседник вдруг начинает перед вами оправдываться. «Вот вы поститесь — это, конечно, правильно. Но я не могу (далее следует подробное изложение причин)». Или: «А вы каждое воскресенье в церковь ходите? Я, конечно, тоже хожу, на Пасху куличи всегда ходим святить. На родительскую на кладбище езжу». Или: «Я вот давно поисповедоваться хочу, но что-то всё никак не могу собраться». И так далее, и тому подобное.

Почему так происходит? Многие люди (особенно, если они крещены) чувствуют некую неправильность своей жизни, ощущают укоры совести. Некоторые даже вполне понимают, что именно нужно делать, куда идти, — но не делают и не идут. Отчего же? Причин — множество, и все уважительные. Тяжелая работа, сложный график, маленькие дети, вздорный муж, родители-старики, букет собственных болезней. Это действительно уважительные причины, я не иронизирую. Но проблемы выбора это не отменяет. И если у человека есть живая вера, то он сможет выстроить правильную иерархию ценностей. А если нет — тогда извини, Господи, не могу. Да, знаю, что многие ходят на службы, постятся, исповедуются и причащаются, но я — слабый человек, это не для меня.

Но всё же эта притча читается в храме, на литургии, а значит, она обращена не к «внешним», а к нам — тем, кто откликнулся на призыв и соблаговолил прийти на пир. Стало быть, это говорится о нас. Но почему? Мы же хорошие, правильные, мы всё делаем как надо!

Насколько мы хорошие и правильные — это знает один лишь Господь. Но драматизм ситуации заключается в том, что на Божий призыв мы должны откликаться еженедельно, ежедневно, ежеминутно. Каждый раз, когда мы делаем нравственный выбор между исполнением воли Божией и исполнением своей воли (а часто и не своей, а диавольской), — мы тем самым выбираем между Небесным Царством и миром, правитель которого нам хорошо известен. И может случиться так, что в один прекрасный день мы, сами того не заметив, своими поступками скажем: «Господи, у меня так много важных дел и забот, не разорваться же мне — Ты уж как-нибудь без меня пока что обойдись». И тогда Господь соберет увечных и хромых, слепых и глухих — и праздничная зала наполнится возлежащими.

Сказанное относится не только к отдельным людям, но и к народам. Мы привыкли считать себя народом-богоносцем, любим рассуждать о генетической памяти и русскости. Но русский народ погибает от пьянства и наркомании, а в Кении — свыше полумиллиона православных христиан. И, думается, отнюдь не номинальных.

В доме Небесного Отца много обителей, места в Царстве хватит всем — и грекам, и русским, и африканцам, и китайцам. Но каждый человек должен сделать свой выбор. Двери пиршественного чертога открыты для нас. Откликнемся на приглашение — или вежливо извинимся?

Читайте также: Жонглируя бытовым, или кто и за что нас осуждает

О нелюдях: торг неуместен

Европейцы выступили против православного обряда крещения

Жители Румынии подвергли критике православную церковь и создали онлайн-петицию с призывом изменить обряд крещения. Это случилось после того, как во время ритуала умер младенец. Священник Николай Бабкин рассказал «360» о важности обряда и подчеркнул, что этот случай не является нормой.

В Румынии произошел несчастный случай во время крещения шестинедельного ребенка. Когда малыша трижды окунали в воду, у него случилась остановка сердца. Ребенка доставили в больницу, где он умер через несколько часов. Вскрытие показало, что в легкие младенца попала жидкость. Прокуратура завела дело против священника по статье о непредумышленном убийстве.

Как пишет The Guardian, новость настолько взбудоражила общественность, что в Сети появилась онлайн-петиция с призывом изменить обряд крещения. Ее подписали более 56 000 человек.

«Смерть новорожденного ребенка из-за этой практики — огромная трагедия. Этот риск должен быть исключен, чтобы радость крещения восторжествовала», — говорилось во вступлении к петиции.

Отмечается, что в Румынии уже было несколько подобных случаев.

Представитель церкви Василе Банеску сказал, что священники могут вылить немного воды на лоб ребенка вместо полного погружения в воду. А архиепископ Теодосие, лидер традиционалистского крыла церкви, сказал, что ритуал не изменится.

Священник Николай Бабкин в разговоре с «360» отметил, что данный случай вопиющий, но не новый. Если верить Михаилу Ломоносову, во время совершения крещения подобные трагические истории случались и в его время. Он об этом рассказывал в письмах Ивану Шувалову. Однако если смотреть на современную историю России, то священник не смог припомнить ни одной истории со смертями в последние десятилетия.

«Это говорит и о том, что в наших духовных школах хорошая практическая подготовка будущих священнослужителей», — заметил он.

Безопасное крещение

То, как окунать ребенка в воду, решает каждый священник — в зависимости от своего опыта и того, как его научили. При этом, подчеркнул Бабкин, в курсах в каждой семинарии учат безопасно окунать детей без риска для здоровья. Трагическая история в Румынии — это исключение, а не норма.

Достаточно взглянуть на то, как крестил покойный патриарх Алексий II. Он традиционным священническим манером опускал младенца в купель и так же потом аккуратно доставал.

На практике во время крещения ребенка священник зажимает одной рукой рот и нос младенцу, а другой поддерживает его под грудью. Вода не попадает в легкие, и ребенок не захлебывается. Если священник не умеет этого делать, то лучше просто погружать младенца спиной, а не головой, тем самым не подвергая его жизнь риску.

Символ духовного рождения

В православной церкви окунание в воду является обязательной частью крещения, в то время как католики обходятся обливанием. Раньше они крестили детей так же, как и православные, — погружением.

«Сейчас у них практикуется обливание и окропление. Это происходит по ряду причин, в основном из практической целесообразности. Например, из-за тяжелой болезни человека», — рассказал священник.

По словам Бабкина, таинство крещения символизирует духовное рождение человека. Внешняя, обрядовая составляющая — погружение в купель — это символ.

«Крещение обязано проходить с погружением, потому что крестильная купель символизирует собой гроб Христа. Когда ребенка погружают в купель — это символ смерти, то есть умирает старый человек и рождается новый», — объяснил Николай.

Это важная часть церемонии, потому что она отражает внутренний духовный смысл. С одной стороны, это традиция. С другой, язык символов, на котором церковь свидетельствует о духовном рождении человека в церкви Христовой. Погружение в воду происходит три раза во имя Святой Троицы.

Как правильно поститься, каяться и изменяться к лучшему — Российская газета

Великий пост, который продлится у православных в этом году до первого мая, проходит во время пандемии. Как установился Великий пост? Зачем он нужен? Как поститься? Есть ли посты у католиков и протестантов? Какие возможны степени поста? Стоит ли поститься детям? Почему морепродукты в Великий пост есть можно, а мясо и рыбу нельзя? Запрещено ли в пост употреблять алкоголь? Как пандемия отражается на жизни православных?

На эти и другие вопросы журналистам ответили викарий Патриарха Московского и всея Руси, управляющий Восточным викариатством города Москвы, глава Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению Русской Православной Церкви епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон и глава Синодального отдела Русской Православной Церкви по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда.

Какие есть периоды у Великого поста?

Епископ Пантелеимон: Человек, который хочет следовать церковной традиции, должен понять из чего состоит Великий пост. Он включает в себя Святую Четыредесятницу, Лазареву субботу, Вербное воскресение и Страстную Седмицу. Особо строгие — первая неделя Четыредесятницы и Страстная седмица.

Чем православный пост отличается от поста католиков и протестантов?

Владимир Легойда: Наиболее строгий пост соблюдают в Русской православной церкви. Это историческая традиция, есть даже рассказ о том, как один из восточных патриархов, оказавшись в 16 или 17 веке на Руси, был удивлен строгостью поста. Устав, по которому мы постимся, очень давний и он для монахов. У нас нет особого устава для мирян. Но, конечно, возможны послабления — по благословению духовника.

У католиков пост существует, но это не воздержание, а активная деятельность в делах милосердия и помощи другим. Первые протестанты тоже постились, но потом многое менялось, и сейчас поста с воздержанием в пище нет ни у католиков, ни у протестантов нет.

Какие есть степени поста? И почему важно чувство меры?

Епископ Пантелеимон: Первая степень поста — отказ от мяса. Вторая — отказ от молочных продуктов и яиц. Третья — отказ от рыбы. Четвертая — отказ от елея (растительного масла). Пятая — в пищу употребляется неприготовленная еда. Шестая — пост на хлебе и воде. Седьмая — полное воздержание.

Не надо навязывать человеку тот или иной образ поста. Решение поститься должно быть принято самим человеком. А выбрать, как поститься, лучше всего, посоветовавшись с духовником. К ремаркам в правилах поста, вроде «Сухоядение» или «Полное воздержание от пищи» я бы все-таки посоветовал относиться осторожно. Мясо, например, особая пища, оно отяжеляет человека, долго перерабатывается. Но когда недавно ко мне пришли и спросили, можно ли в пост есть мясо женщине весом в 40 кг. Я сказал: конечно, даже нужно.

Владимир Легойда: В христианской аскетике очень важно чувство меры. Пост должен рассматриваться нами как возможность привести все в себе в некую меру. И важное для меня культурологическое замечание: в «Божественной комедии» у моего любимого Данте в аду вместе оказались и расточители, и скупцы — потому что не соблюдали чувство меры.

Не планирует ли церковь создать более лояльный устав для мирян?

Епископ Пантелеимон: В Типиконе, который задает нам образец поста, отображен Устав одного древнего монастыря, который потом распространили на всех. Но вообще в монастырях уставы постов различались. Устав — лишь образец. А дальше каждый, посоветовавшись с духовником, может взять на себя пост по мере своих сил.

К правилам надо подходить осторожно, потому что очень изменилось. В те времена, когда принимался Устав-образец, была совершенно другая жизнь, другие продукты, воздух и вода, другие люди. Современные люди могут выбирать для себя какой-то устав, но ограничивать себя в пище все равно важно.

Владимир Легойда: Вопрос об Уставе для мирян он такой отвлеченный. Не нужно всем все бросив, срочно писать его для мирян. Я, как человек, пытающийся жить церковной жизнью, сказал бы, что практического значения он не имеет. Даже людям, переболевшим коронавирусом и находящимся на реабилитации, не нужно писать специальные правила, разумнее все решить в разговоре с духовником.

И если говорить честно, то человек, конечно, понимает, воздержание от чего для него будет постом. Конечно, нужны поправки и на здравый смысл и на обстоятельства. Странно поститься лобстерами, например, хотя формально это разрешенная в Великий пост пища.

Епископ Пантелеимон: И икра, например, во времена, когда устанавливались правила поста, была не лакомством, чем-то, что хуже и дешевле рыбы.

Почему морепродукты в Великий пост есть можно, а мясо и рыбу нельзя?

Епископ Пантелеимон: Потому что морепродукты — это все-таки виды животных, которые находятся на более низкой ступени развития. Но у нас в России морепродукты — «новая тема». Лет 30 назад их никто не пробовал.

Почему в пост не запрещено употреблять алкоголь?

Епископ Пантелеимон: Там, где создавался Типикон, вино не было общедоступным напитком. Кофе и какао не было, все пили разбавленное вино. Но все помнили изречение древнего философа «Первую чашу пьем мы для утоления жажды, вторую — для увеселения, третью — для наслаждения, а четвертую — для безумия». Если у человека есть пристрастие к вину, ему лучше воздержаться от него в Великом посту. Я знаю страстных курильщиков, которые не курят Первую неделю поста и на Страстной, знаю и таких, которые не курят весь пост.

Владимир Легойда: Тема, конечно, животрепещущая. Но мы должны все-таки понимать, что отсутствие запрета на алкоголь не означает, что в субботу и воскресенье можно выпить бутылку водки. И помнить, что греки вообще пили разбавленное вино — в пропорции 1 к 3. И конечно, многим, знающим за собой страсть к вину, лучше воздержаться от него. Я лично в Великий пост стараюсь полностью отказаться от вина.

Как поститься детям?

Епископ Пантелеимон: Дети обычно постятся легко. Но подростки и взрослые дети должны участвовать в выборе поста. Для детей может быть свой пост: например, они едят молочное, но не едят конфеты, к которым у них пристрастие. Вообще все, к чему у человека есть пристрастие, в пост надо стараться уменьшить или исключить. Некоторые воспринимают пост как диету. Нельзя ли заменить пост ЗОЖ?

Епископ Пантелеимон: Конечно, мы сейчас обычно переедаем, и от этого страдаем. Когда ты ограничиваешь себя в пище, и на душе становится свободнее и молишься лучше. Но мы должны понимать, что наша цель не похудеть, не сбросить вес. Это, может быть, и не плохо, но не имеет отношения к посту. Нужно понять, что пост это средство приблизиться к Богу.

Что делать, если я себя плохо чувствую, а священник настаивает на строгом посте?

Епископ Пантелеимон: Вы можете подойти с вопросом к любому батюшке подойти, но исповедоваться лучше у того, кого хорошо знаешь. И советоваться тоже. Очень важно найти священника, которому мы доверяем. Хорошие духовники обычно не ограничивают свободу человека. Но у нас, к сожалению, не восстановился полностью институт духовничества. Даже перед революцией, когда все регламентировалось государством, были приходы, человек шел на исповедь в свой приход. В этом была своя бюрократия, но в принципе человек должен приходил к своему священнику, которого он знал.

Надо ли каяться в нарушении поста? Может ли священник на основании того, что ты употребил молоко, не допустить тебя к Причастию?

Епископ Пантелеимон: Если ты объелся, да хоть и не в великий Пост, а даже на Пасху, да, нужно каяться. Но выискивать на обертках «Вот тут три процента молочной продукции» и бежать в этом каяться, не нужно, это «отцеживание комара».

Когда мы каемся, мы должны понимать, что главное для нас. Гурманствовал, да, надо каяться. Наелся в Великий пост в гостях с радостью «о, сейчас разговеюсь!» тоже надо каяться. Но и ни к чему не притрагиваться за светским столом, когда люди от сердца стараются тебя угостить, тоже не надо. Кусочек съешь, чтобы не обидеть хозяев, и не забыть, что у тебя пост.

Исповедь же трудно регулировать. Священник и исповедующийся остаются в ней один на один. И священники, я думаю, знают народ, как никто. Но рассказать не обо всем могут, священник же должен быть очень осторожен во всем, что касается исповеди. И он должен быть деликатным. Он не имеет права запретить причаститься. Но человек тоже должен подходить к Причастию подготовленным. Если человек который причащается, но живет плохо — это большой грех. И священник может прямо сказать об этом исповедующемуся: я вижу неготовность к Причастию.

В каких грехах надо каяться?

Епископ Пантелеимон: Во всех тех, о которых говорится в молитве святого Ефрема Сирина. В праздности, унынии, любоначалии, празднословии. И стараться вместо приобрести целомудрие, смиренномудрие, терпение, любовь.

Пост — это время целомудрия, особенно важное сейчас, когда блудный грех охватил весь мир. Или вот еще грех любоначалия — все хотят быть начальниками, все знают, как управлять страной, лечить ковид, правильно носить маски. Тут вспомнишь, как один оптинский старец говорил: слишком много умных, слишком мало дураков.

И унывать (уныние — ужасный грех) в пост нельзя. Надо радоваться. Пост — это духовная весна, нас не должны видеть унылыми. Ну, может быть, к косметике прибегать не обязательно, но причесаться, улыбнуться… Пост — время радости, Трудной радости. Радости освобождения тебя от власти зла.

Почему в пост советуют ограничивать себя от пустых новостей?

Епископ Пантелеимон: Я бы посоветовал постящимся, усиливая молитвы и воздерживаясь от скоромной пищи, воздерживаться и от ненужных новостей. Мы в 21 веке перегружены информацией. А новостной поток формируется в том числе и не совсем доброкачественными агентствами, у которых есть свои политические цели и экономические интересы.

Я не призываю к отказу от новостей (особенно, если с новостями связана ваша работа), но призываю к воздержанию и ограничению своего любопытства к тем новостям, что нужны не для дела, а для развлечения.

И новости нас обычно не утешают. Разве что сделать специальную ленту хороших новостей. Хорошо бы воздерживаться и от ненужных фильмов, от музыки. Хотя, конечно, все нужно делать сообразно с обстоятельствами.

Владимир Легойда: Что касается воздержания от новостей, то мне кажется, это правильный совет. Мы сегодня иногда превращаемся в приложение к смартфону. И кто из нас не ловил себя на бездумном пролистывании ленты в Telegram или в Facebook?

В новостях часто много пустого шума. Я всегда вспоминаю рассказ Святейшего патриарха о том, как он, будучи молодым, оказался на международной конференции, и услышал от известного ученого, нобелевского лауреата: надо сигналы отделять от шумов. Вот шумы хорошо бы ограничить.

Пост это только воздержание в пище или время для добрых дел?

Владимир Легойда: Кто-то из святых сказал: если бы в посте дело было только в еде, то самыми святыми были бы коровы. Хотя и воздержание в еде все-таки важно, потому что человек существо психосоматическое. Но при этом иногда нам легче выбрать в ресторане постное меню, чем заметить, что мы не меняемся в своем дурном отношении к людям.

И важно к тому не просто воздерживаться в пище, но и передавать ее излишки тем, кто нуждается. Сейчас мы, конечно, переживаем колоссальную потребность в милосердии.

Какие благотворительные акции проходят в Церкви в Великий пост?

Епископ Пантелеимон: У нас сейчас проходит акция «Дари радость на Пасху», мы стараемся помогать больным, особенно ковидным, которым особенно тяжко.

На портале Милосердие.ру есть прекрасные возможности для добрых дел: продуктами можно поделиться, вещами, чтобы поддержать тех, кому трудно. А сейчас увеличилось количество таких людей. И тех, кому не хватает на еду, и тех, у кого нет одежды.

Наша церковная больница святителя Алексия открыла новую горячую линию, на которую мы получили 6200 звонков. Мы помогали нашим соотечественникам на постсоветском пространстве, собирали им деньги, потому что они там иногда просто голодали.

Пост — это время, когда надо постараться помочь другим. Не забывайте об одиноких людях. Хотя бы раз за Великий пост сходите в больницу, там сейчас очень нужны добровольцы. Мы каждое воскресенье в 11:45 принимаем добровольцев в храме святого царевича Димитрия при Первой Градской больнице. Причем не только православных христиан, а всех.

Какие молитвы стоит читать дополнительно в Великий пост?

Епископ Пантелеимон: Хорошо бы нам вслед за великим Александром Сергеевичем Пушкиным, полюбить молитву, которую полюбил он: «Но ни одна из них меня не умиляет, /Как та, которую священник повторяет/ Во дни печальные Великого поста». И хорошо бы читать ее и утром, и вечером.

Как строится в Великий пост богослужебная жизнь? Меняется ли график богослужений патриарха?

Владимир Легойда: Конечно, богослужебная жизнь в Великий пост отличается, предполагается, что все мы больше времени проводим в храме.

Святейший Патриарх в первые дни Великого поста читает канон Андрея Критского. Поскольку текст канона сложный, очень важно, как его читать. Патриарх читает канон замечательно, многие звонили накануне и спрашивали: а где патриарх будет читать Великий Канон?

Епископ Пантелеимон: Не все священники, кстати, служат утреннюю и вечернюю службу, а Патриарх служит. Я видел, как он внимательно молится. Он любит службу и вникает в нее. По книгам смотрит, как раньше (до всех книгоиздательских подсказок) люди служили.

И нам всем стоит в Великий пост чаще быть на богослужениях. Очень важно ходить на вечерню. Хорошо взять при этом в руки русский текст и внимательно последить за службой. И конечно, радоваться возможности воспользоваться замечательным инструментом, которому уже 1, 5 тысячи лет, и который называется Великий пост.

Что выявила пандемия?

Епископ Пантелеимон: Пандемия вызвала всплеск любви. Думаю, что не только в церкви. Мы же знаем, как работали врачи, как помогали волонтеры. У нас открылось второе и третье дыхание любви. Москва стала помогать людям, которые живут в регионах. Очень важно сейчас не забывать о Дальнем Востоке, о Сибири. И помнить, что Господь попустил нам это испытание как раз для того, чтобы мы его преодолели.

Владимир Легойда: Это время дано нам для того, что бы мы пересмотрели свою жизнь, и научились лучше ценить то, что у нас есть. Сейчас остро стоит вопрос: а в чем наше христианство? Потому что кто-то считает, что не предавать Христа — это не носить маску. И продолжать лобызаться при встрече.

Очень важно осознавать, что нас сейчас волнует, о чем мы говорим. Ну и конечно, есть еще один общечеловеческий результат этого времени: мы поняли, что общество потребления может завести нас только в тупик.

Родители не верят в «Основы православия» – Общество – Коммерсантъ

Родители не хотят, чтобы их дети изучали в школе религию, и не поддерживают обязательный курс «Основы религиозных культур и светской этики». Вчера Минобрнауки опубликовало статистику, согласно которой большинство четвероклассников будут изучать нейтральные предметы, а не основы православия и других отдельных религий. Представители религиозных организаций, правда, призывают не делать из этих данных окончательных выводов.

В Минобрнауки обнародовали статистику о том, сколько детей будут изучать различные модули из курса «Основы религиозных культур и светской этики» в будущем учебном году. С 1 сентября 2012 года этот предмет станет обязательным для всех четвероклассников — до этого два года в ряде регионов он изучался в формате эксперимента и был разбит на две части: последнюю четверть 4-го класса и первую четверть 5-го.

Сейчас учащимся предлагается на выбор один из шести модулей: «Основы мировых религиозных культур», «Основы светской этики», а также основы православной, исламской, буддийской или иудейской культуры. Судя по статистике Минобрнауки, большинство родителей предпочли нейтральные предметы: 40,7% будут изучать «Основы светской этики», еще 20,3% выбрали курс «Основы мировых религиозных культур», дающий представление обо всех конфессиях. В сумме это составляет больше половины четвероклассников. Гораздо меньше семей выбрали подробное изучение отдельных религий: «Основы православной культуры» будут изучать 28,7%, ислам — 5,6%, буддизм выбрали 1,2% четвероклассников, а иудаизм будут преподавать 0,1% детей (еще 3,4% детей до сих пор не определились).

Представители религиозных организаций призывают не делать окончательных выводов из статистики Минобрнауки: по их мнению, через несколько лет преподавания курса ситуация изменится. «У нас в стране существует стереотип, который мешает светским родителям выбрать религиозный модуль,— считает зампред Совета муфтиев России Рушан Аббясов.— Они просто боятся давать детям знания о религии». Вице-президент Конгресса еврейских религиозных организаций и объединений России раввин Зиновий Коган вообще не доверяет статистике: «Как-то странно, что в Костромской, Рязанской, Тамбовской областях 0% выбрали основы иудейской культуры. Видимо, еврейские дети ушли в подполье».

Руководитель сектора ОПК отдела религиозного образования и катехизации Русской православной церкви Герман Демидов считает, что общество пока просто не обладает достаточной информацией о новом школьном предмете. «Почти никто из родителей не понимает, в чем суть курса, пока еще мало кто видел учебники,— считает господин Демидов.— Поэтому говорить о реальных показателях можно будет лишь после года повсеместного преподавания».

Сейчас Минобрнауки готовит учителей для нового предмета. «В каждой школе должны быть преподаватели по всем шести модулям,— рассказала директор департамента общего образования Минобрнауки Елена Низиенко.— Даже если во всей школе лишь один ребенок выберет изучение буддизма, администрация должна обеспечить ему такую возможность». Учителей набирают среди обычных школьных преподавателей, которые проходят курсы повышения квалификации. Впрочем, в ближайшее время процедура будет изменена. «Учителя называют курс слишком сложным для быстрого изучения, жалуются, что приходится много читать»,— рассказала госпожа Низиенко. По ее словам, Минобрнауки сейчас рассматривает вопрос о введении в педвузах отдельной специальности — преподаватель основ религии. Сам предмет тоже изменится: чиновники обещают учесть выбор родителей, которые явно предпочитают нейтральные предметы. «Вполне возможно, что курс будет включен в рамки “Мировой художественной культуры”,— сказала глава департамента.— Может быть, мы распространим его на старшие классы, и там он не будет разделен на отдельные конфессии».

Александр Черных, Павел Коробов

Филарет просит УГКЦ отказаться от службы в Софии Киевской: «Это вызовет сопротивление со стороны православных» | Громадское телевидение

Бывший предстоятель УПЦ КП Филарет просит Украинскую греко-католическую церковь отказаться от намерений провести литургию в Софии Киевской в начале апреля, ведь, по его мнению, это вызовет «сопротивление со стороны православных украинцев».

Филарет в своем обращении к главе УГКЦ Святослава отметил, что из медиа узнал о планах Украинской греко-католической церкви провести прощу и богослужения в соборе Святой Софии в Киеве 7 апреля.

По мнению Филарета, это необычное явление, мол УГКЦ не проводила литургию в центре православия — Софии Киевской.

«Если произойдет это событие, то оно вызовет сопротивление со стороны православных украинцев. Это событие похоже на то, если бы кто-то из православных предстоятелей совершил Божественную литургию в соборе святого апостола Петра в Риме», — отметил Филарет.

Он также добавил, что хочет сохранить хорошие отношения с УГКЦ и не желает «напряжения».

«Не желая межконфессионального напряжения, просим вас отказаться от проведения паломничества и совершения Божественной Литургии в соборе Святой Софии в Киеве», — указал Филарет.

3 февраля в Софийском соборе Епифания официально возвели на престолпредстоятеля Православной церкви Украины. Епифаний назвал Михайловский Златоверхий собор кафедральным собором Православной церкви Украины.

«Мы хотим, чтобы кафедральным собором единой украинской православной церкви был древний храм киевских митрополитов — София Киевская», — сказал Епифаний.

В то же время, по его словам, «этот памятник является дорогим для нашего украинского народа». Поэтому, пояснил предстоятель Православной церкви Украины, в Софии будут проводиться богослужения в «дни больших христианских праздников и в дни великих исторических праздников для украинского народа».

15 декабря на Объединительном соборе предстоятелем Украинской поместной православной церкви избрали митрополита Переяславского и Белоцерковского Епифания, представителя Украинской православной церкви Киевского патриархата.

Православным христианам Ставрополья рекомендовали отказаться от развлечений и соцсетей с 15 марта

Священник из Ставрополя Михаил Кузьменко рассказал, что во время Великого поста под запретом находятся мясо, сливочное масло, молоко, творог, яйца и их производные. Рыба разрешена только два дня: 7 апреля в Благовещение, и 25 апреля — Вход Господень в Иерусалим. Также 24 числа того же месяца можно отведать икру.

Великий пост накладывает ограничения не только на рацион человека. Образ жизни и мыслей православного христианина в этот период тоже должен быть иным.

«Самое главное — если у человека идёт пост, то он не только телесный, но и духовный. Мы не только отказываемся есть мясо и молоко. Мы отказываемся от развлечений. Наши предки акцентировали внимание на отказе от еды именно по той причине, что в прошлые времена не было других развлечений, кроме застолий. Позже люди стали отказываться и от посещения театра», — отметил отец Михаил.

Иерей Михаил подчеркнул, что во время поста следует также отказаться от видов современного досуга — соцсетей, роликов в интернете, просмотра телевидения. При этом людям такие ограничения могут даваться даже сложнее, чем невкушение определённых продуктов. Освободившееся время можно заполнить чтением Священного Писания и посещением богослужений.

Подробнее о том, как должен проходить Великий пост — читайте в большом материале «Победы26».

Выход из православной церкви | чудо

по о. Ричард Рене

Меня как священника всегда беспокоит, почему люди уходят от Православной веры. За прошедшие годы я заметил, что проблема может быть связана с очень современными способами, которыми мы думаем о своей духовной жизни как о личных путешествиях, .

В досовременных обществах идентичность человека формировалась почти полностью по отношению к его или ее племени. Как член племени, ваше «путешествие» было четко определено через ритуалы рождения, совершеннолетия, брака, заключения войны и мира и смерти.Ваше «путешествие» было не вашим собственным, а тем, что ваши предки прошли до вас.

В современном мире с 18 века связи между людьми и сообществами в значительной степени прерваны. В результате ощущение жизни как путешествия развязалось. Раньше ваш путь к зрелости был четко определен вашим племенем, теперь вы должны изобрести не только пункт назначения (что бы ни считалось «личным достижением»), но также маршрут и маркеры значения на этом пути.

Я считаю себя типичным примером этой современной ситуации. Когда люди узнают, что я православный священник, они часто спрашивают, русский я или грек. Предполагается, что я стал священником, потому что это моя племенная религия.

На самом деле, я родился на Сейшельских островах, вырос в южной и восточной Африке и эмигрировал в западную Канаду. Я решил посещать православную церковь независимо от моей семьи, которая находила мое решение странным и отталкивающим. Для меня вступление в священство было очень личным.Это было мое путешествие , которое я предпринял для себя, а не как часть проторенного пути, по которому члены моего племени прошли до меня.

Таким образом, в этом смысле современный распад определяемого племенами путешествия был хорошей вещью. Это дало возможность таким людям, как я, которые не принадлежат к славянским, греческим и палестинским племенам, открыть для себя богатство нашего православного духовного наследия.

Но у этих личных духовных путешествий есть и темная сторона .Когда племя больше не определяет ваше путешествие к духовной зрелости, тогда каждый путь и каждая цель одинаково действительны, потому что вы выбрали его, и это для вас, .

Это предположение может быть очень опасным. Если каждый путь, который вы выбираете, верен до тех пор, пока он является частью «вашего личного пути», то православное христианство, которое считает себя путем к спасению человека через Иисуса Христа, не более правильное, чем любой другой духовный путь. Что еще хуже, Православие может стать просто еще одной остановкой на пути к чему-то «более полноценному»…

Короче говоря, когда мы некритически принимаем современное понимание духовной жизни как личного пути, мы допускаем возможность сведения христианства к чисто субъективной вере, зависящей от наших представлений о «личной реализации». разрушил преграды и позволил людям за пределами племен отправиться на встречу с полнотой Евангелия, у него также есть опасная тенденция сделать путешествие прочь от Церкви столь же действенным, как и путь к ней.

Если нам нужно говорить о «личном духовном путешествии» или «пути веры» (а это было бы трудно сделать , а не ), нам, как православным христианам, нужно помнить, что наше путешествие и пункт назначения — полнота Христа в традициях Православной Церкви — не самоопределение, а дано .

Каким бы личным ни был наш путь к Православию, по прибытии мы призваны сделать что-то глубоко антисовременное: согласовать остаток нашего пути с тем духовным племенем, к которому мы в конечном итоге принадлежим, — Церкви.

Хотя Православие могло быть нашим выбором, потому что оно «казалось правильным», наш выбор как православных христиан не может быть сделан с использованием того же подхода. Скорее, мы должны постоянно принимать наши духовные решения в контексте и понимании Церкви, спрашивая, как мы можем выбрать путь, соответствующий пути наших духовных предков — апостолов, святых, мучеников, евангелистов и Богородицы, сама — те, кто шел до нас.

Только тогда мы сможем избежать ловушек современности, которая слишком легко уводит нас от истинного дома наших сердец.

Оставление — Православная Церковь в Америке

«Итак, Бог предал их нечистоте в страстном желании удовольствий… удовольствий, которые заставили их бесчестить свои тела между собой» (Римлянам 1:24)

Аксиома проповеди — никогда не говорите на тему, которую вы не понимаете. Я всегда старался придерживаться этого увещевания. Почти. Слава славному Господу, я никогда не знала переживания заброшенности. И все же я ощущал его острые муки в жизни других.Если мы задаемся вопросом, на что многие приемные люди идут, чтобы найти своих биологических родителей, особенно матерей, мы должны сочувствовать их страданиям. Им приходится иметь дело с обидами своих приемных родителей и принимать во внимание их чувствительность, чтобы узнать ответ на одно слово — почему? Почему ты меня выдал? Что заставило тебя не хотеть меня? Ответы могут быть такими же разными, как и ответы матерей, и они могут привести к примирению — или нет.

Здесь в приведенной цитате из Св.Письмо Павла к римлянам — совсем другое обстоятельство. В данном случае отказ от матери — это не мать, которая, вероятно, была разочарована, неуверена в себе, реагировала в состоянии паники и принимала то, что казалось решением ее затруднительного положения. Бросивший одного из Своих драгоценных детей — Господь Бог Всемогущий, Создатель всего сущего. Почему Он оставил ребенка, которого Он создал?

Ответ сложен. В отличие от невинного младенца, от которого отказались без его или ее согласия, Святой Павел имеет в виду взрослых.Вот зрелые люди, ответственные за свои действия, получившие драгоценный дар свободы воли от конечного Родителя, дар, который отделяет нас от всех существ, которые действуют инстинктивно и почти всегда в своих собственных интересах. Свобода — прекрасный подарок. Это возлагает на нас ответственность за все, что мы говорим или делаем. С рождения мы находимся в постоянном процессе принятия решений. То, как мы используем этот дар, определяет, кто мы и куда мы направляемся как в этой жизни, так и в следующей. Мы можем решить отдаться этой безбожной культуре, в которой живем.

Вы помните сказку о Пиноккио ? Помните, как мистер Джеппетто отправил марионетку в школу и что с ним случилось по дороге — как он попал в ловушку плохих парней, которые увезли его в страну земных удовольствий, где он начал превращаться в осла? Эта история — метафора Адама в саду и того, что происходит, когда кто-то бросает вызов воле Бога. Если мы решим подчиниться временам, наполняя нашу жизнь тем, что нам предстояло, отдавая себя вредным удовольствиям момента, независимо от того, чего стоит наше тело, разум и душа, эти удовольствия скоро станут привычкой.Как и в Pinocchio , они очаровывают и восхищают, а затем превращаются во вредные привычки и пристрастия, вредные не только для нас самих, но и для тех, кто любит и заботится о нас. Они могут молиться и убеждать, но в какой момент они отступают и позволяют неизбежному случиться? Более того, в какой момент Святой Дух понимает, что любое духовное побуждение души будет проигнорировано и отвергнуто? Следовательно, даже Дух Божий делает болезненный вывод, на который обращает наше внимание апостол Павел в приведенном выше отрывке.Что еще можно сделать, кроме как отступить в сторону и бросить глупого грешника на произвол судьбы? Давайте не будем забывать присутствие демонов, которые рады поиграть с тем, кто решил бежать от дара своей драгоценной свободы и принять роль раба.

Почему я не православный

Известный английский философ и критик религии Бертран Рассел в 1927 году в Лондоне выступил с докладом на тему «Почему я не христианин». Следуя примеру Рассела, я хочу здесь обрисовать, почему я решил разорвать свои связи с Православной церковью после многих лет участия в церкви и размышлений над ее историей и учениями.

Есть некоторая ценность в предоставлении такого плана, учитывая нынешний рост популярности православия, о чем свидетельствуют многочисленные дезертирства из более либеральных конфессий (например, церкви, посвящающие женщин), а также, на научном уровне, интерес и почтение. дано средневековой греческой святоотеческой традиции (особенно таким фигурам, как Григорий Нисский и Максим Исповедник), а также различным темам и идеям православного богословия и духовности (таким как теоз или обожествление, апофатизм и социальный тринитаризм).

Иными словами, важно противопоставить некоторым из этого почти некритического и романтического восприятия Православия более всестороннее и реалистичное описание.

Но я хочу пойти гораздо дальше. Как и Рассел, я больше не считаю приемлемым само христианство, а не только его православную часть. Хотя моя позиция здесь не является особенно новаторской, я все же надеюсь вкратце поднять некоторые важные философские вопросы, которые часто игнорируются в исторической науке о центральных текстах и ​​утверждениях христианства.

Затем в заключительной части этой статьи я перейду к еще более радикальной точке зрения, к которой я пришел недавно, когда приверженность любой институциональной форме религии, христианской или иной, рассматривается как несовместимая со стремлением к истине и мудрости. Опять же, многие другие — от Рассела до новых атеистов — говорили то же самое. Но в отличие от этих светских мыслителей я не сторонник полного отказа от религии. Моя главная цель, скорее, это только религиозные традиции и сообщества с высокоразвитыми системами веры и власти, которые лучше всего (но не только) отражены в «большой пятерке» мировых религий (иудаизм, христианство, ислам, буддизм и индуизм) — я утверждаю, что они угрожают подорвать философскую жизнь.

Против Православия

Выросший в семье греческих мигрантов в Мельбурне, я получил довольно обычное православное воспитание, включая обязательное крещение младенцев, соблюдение основных праздников и обычаев христианского календаря, таких как сорокадневный пост перед Пасхой, периодическое причастие. и исповедь, и так далее.

Большинство членов греческой общины в Австралии были бы довольны, если бы оставили вопросы там, считая Православную Церковь в первую очередь хранителем этнической принадлежности, традиций и морали.Но ни один мыслящий человек не мог быть удовлетворен этим, и вскоре я начал копать глубже в надежде обнаружить, есть ли правда в великих заявлениях церкви.

Итак, я начал изучать философию и теологию, включая четырехлетнюю стажировку в Греческом православном богословском колледже Св. Андрея в Сиднее. Там меня познакомили с некоторыми замечательными учеными, в том числе с красноречивым, мягко говорящим и получившим образование в Оксфорде Джоном Криссавгисом (который связывает духовность с экологией и в настоящее время служит советником Вселенского Патриарха по вопросам окружающей среды) и сравнительно бурного Фемистокла, получившего образование в Америке. Адамопуло (специалист по апостолу Павлу, ныне в моде Полина, занимающийся миссионерской деятельностью в Сьерра-Леоне).Но сначала мое внимание привлек пылкий и сильно оклеветанный лидер Греческой православной церкви в Австралии архиепископ Стилианос (Харкианакис), с которым я разделял любовь к поэзии и к нашему соотечественнику критянину Никосу Казандзакису. Я хорошо помню, как он шокировал нас на первом же уроке, когда предупредил, что изучение теологии либо обратит нас к Богу, либо превратит нас в атеистов. Он не совсем ошибался.

Странно, однако, что слова архиепископа оказались самоисполняющимся пророчеством, поскольку именно те взгляды и учения, которые мы усвоили, заставили меня и некоторых моих однокурсников (и даже учителей) подозревать, что что-то в глубине души не так. Православие.Например, было мало свободы искренне задавать вопросы или выражать сомнения, по крайней мере, не считаясь «еретиком».

К тому времени, когда я завершил свое богословское обучение, я уже не мог не признать серьезных проблем, подрывающих православную веру в современном мире, хотя я часто колебался относительно того, можно ли и как эти проблемы решить. Далее я обрисую некоторые из этих проблем, с которыми сталкивается Православная церковь в современную эпоху (я очень обязан резкой критике современного греческого православия Врасидасом Каралисом в The Blackwell Companion to Eastern Christianity ).

Эксклюзивность

Прежде всего, существуют проблемы, возникающие из-за преобладания эксклюзивности среди православных лидеров, когда это включает в себя триумфальное отношение и чувство превосходства по отношению к другим религиозным конфессиям и даже к другим христианам.

Православная церковь, несомненно, была значительным членом экуменического движения. Представители Вселенского патриархата посещали заседания Всемирного совета церквей с момента его создания в 1948 году, и в настоящее время почти все Православные церкви являются полноправными членами Всемирного совета церквей.Тем не менее, Православие имеет тенденцию быть в высшей степени эксклюзивистским, занимая позицию по отношению к людям других вероисповеданий, которая варьируется от миссионерской до полемической и апологетической.

Даже если он не всегда думал, что только православный человек может спастись (хотя есть много православных, которые принимают это), стандартно думать, что полноту божественного откровения можно найти только в Православной церкви. И тогда возникает конфликт между догматизмом и диалогом. Возможен ли подлинный диалог, если я (как один из партнеров по диалогу) уже убежден, что обладаю полнотой истины, и поэтому другой не может сказать мне что-то такое, чего я в принципе не мог бы обнаружить из своей собственной традиции? Разве диалог в таких обстоятельствах не был бы не чем иным, как тонко замаскированной апологетикой?

Тимоти Уэр, видный новообращенный православный, заявил: «Мы, православные, участвуем [во Всемирном совете церквей] не просто для того, чтобы свидетельствовать о том, во что мы сами верим, но и для того, чтобы слушать, что говорят другие.«Но разве это не лицемерие? Если православные уже обладают истиной, то в каком смысле они могут (искренне) слушать других и учиться у них? Вэр отвечает, что, прислушиваясь к другим (неправославным) другим, православные должны лучше понять правду, которую им доверили. Это очень избирательная форма слушания: другие позволяют нам лучше видеть, насколько мы правы, вместо того, чтобы быть смиренно открытыми для исправления со стороны других.

Сравните это со словами вьетнамского дзен-буддийского монаха Тич Нхат Хана: «Мы должны понимать, что истина может быть получена извне — не только внутри — нашей собственной группы.Если мы в это не верим, то вступать в диалог было бы пустой тратой времени ».

Эксклюзивизм также регулярно находит выражение в яростном антизападничестве, обнаруживаемом во многих современных ортодоксальных теологиях. Христос Яннарас, один из ведущих греческих православных богословов и общественных интеллектуалов, выдвинул «модель заражения», согласно которой почти все, что пришло с Запада (начиная с перевода на греческий латинских сочинений Фомы Аквинского в четырнадцатом веке) испортил чистоту и подлинность православной традиции.Что, к сожалению, проявилось здесь и во многих других сегментах православной церкви, так это психопатология защиты и виктимизации (связанная, без сомнения, с борьбой церкви за выживание в условиях деспотического османского и коммунистического режимов), в сочетании со склонностью к традиционализму, где это часто принимает форму наивного романтизма о византийском прошлом.

Иерархичность

Есть также серьезные проблемы, связанные с тем, как устроена церковь.В «Столкновение цивилизаций » Сэмюэл Хантингтон печально заявил, что Европа заканчивается там, где заканчивается западное христианство и начинаются ислам и православие. (Интересно, что внимание средств массовой информации сосредоточено на предполагаемом предубеждении против ислама в этом заявлении, игнорируя при этом связь Хантингтона между исламом и православием.) Как и большая часть современного ислама, Православная церковь еще не полностью избавилась от своего авторитарного средневековья. наследование и продвижение демократических принципов как внутри церкви, так и за ее пределами.

Неслучайно деспотические формы коммунизма установились в странах Восточной Европы с православными корнями. По общему признанию, есть много православных лидеров, которые в принципе отстаивают свободу, справедливость, равенство и плюрализм, но на практике они часто с осторожностью относятся к открытой конкуренции и принятию различий, которые продвигает демократия — учитывая нежелание иерархов и духовенства Греции поддерживать церковно-государственное разделение.

Не менее важно то, что Православная церковь отказывается демократизироваться, например, позволяя всей церкви избирать своих епископов и принимая более всеобъемлющий подход к мирянам, особенно женщинам, которым по-прежнему запрещается рукоположение и даже в большинстве случаев из святилища.

(Это не должно игнорировать тот факт, что Православной церкви не хватает мощной централизованной структуры власти, которая есть, например, в Римско-католической церкви. Это, вместе с традиционным православным акцентом на епископальной коллегиальности, а не монархии, позволило разнообразия и самобытности в православном сообществе, и сделали возможной децентрализованную и гибкую административную модель, которая распределяет власть на региональный, национальный и местный уровни — например, посредством автокефальных и автономных церквей, которые имеют определенную степень независимости от их соответствующие исторические патриархаты или «материнские церкви».«В то же время, однако, нынешняя система управления, которая существует со второго или третьего века и была утверждена императором Константином в четвертом веке, по-прежнему основывается на личности епископа.)

Ритуализм

Не желая отрицать важность ритуала, который обеспечивает чувство порядка и смысла для многих людей, страдающих сегодня от неуверенности и всевозможных тревог, в Православии есть тенденция чрезмерно увлекаться литургической практикой.Иногда это трудно донести до новообращенных с Запада, для которых православные ритуалы имеют особую привлекательность и очарование по сравнению с эстетически бесплодной религиозной средой их воспитания.

Проблема с православным акцентом на ритуале и эстетике в более широком смысле состоит в том, что он слишком часто служит компенсирующей мерой за пренебрежение церковью внутренней жизни человека (например, экзистенциальные и моральные трудности) и социальной жизни человека. более широкое сообщество (как бедственное положение коренных австралийцев).

Мне вспоминается великий средневековый конфликт между русскими и греческими православными по поводу того, следует ли крестить крестным знамением двумя или тремя пальцами. К сожалению, с тех пор дела не сильно продвинулись. Языковая проблема сохраняется, поскольку услуги обычно проводятся на архаичном языке, который практически никто не понимает. С этим связан подчиненный и ограниченный статус проповеди в православной литургии (где иногда проповедь вообще не предлагается): важна не проповедь Слова (или попытка понять Слово), а обряд литургии.

В соответствии с иерархической структурой церкви, но в отличие от официального обозначения литургии как «дело народа» ( laos ), литургия стала прерогативой духовенства с минимальной активностью или без нее. участие мирян. И, кроме того, ненужное внимание часто уделяется дорогим облачениям и посуде, а также богато украшенной (даже помпезной) архитектуре и картинам, создавая таким образом ощущение театральности и ауру загадочности, исключая подход, более политически активный или один что способствует рациональному пониманию.

Это действительно то, что привлекло в остальном нерелигиозного греческого александрийского поэта Константина Кавафи, как он признал в своем стихотворении «В церкви»:

Я люблю церковь — ее литургические веера,

серебра сосудов и светильников его

светильники, иконы, кафедра.

Когда я вхожу туда, в церковь греков,

с ароматом ладана,

среди литургических голосов и гармоний,

Величественное присутствие священников

и величавый ритм каждого их движения —

самых великолепных в своих облачениях —

мой разум перемещается к великой славе нашей расы,

в наше прославленное византийское прошлое.

Это может быть хорошо для такого эстета, как Кавафи, и некоторых православных священнослужителей, но какое значение могут иметь эти запахи и колокола для митрополитов Мельбурнцев? Вопрос о возвращении или развитии альтернативных литургий (таких как литургии западного обряда, использовавшихся в течение первого тысячелетия, до раскола между Востоком и Западом), а также необходимость изменений или нововведений в литургической практике ( особенно для того, чтобы освободить место в литургии и богослужении для печали, сокрушений, сомнений и вопросов), с которыми еще предстоит столкнуться православным иерархам и богословам.

Этноцентризм

Существует не менее непокорная проблема этноцентризма — нечестивый союз между национальностью (например, «гречностью») и православием, очевидный в традиционно православных странах (таких как Россия и Греция), а также в православной диаспоре, включая Австралию.

Честно говоря, основным приоритетом Православной церкви в Австралии было формирование и придание идентичности своим общинам экспатриантов, и она проделала большую ценную работу в областях социального обеспечения (например, заботы о пожилых), образования и молодежные мероприятия.Но все это обычно ограничивается определенной этнической группой и не распространяется на более широкое сообщество.

Результатом стала замкнутая и замкнутая церковь с минимальными или отсутствующими миссионерскими усилиями, формирование множества юрисдикций, разделенных по этническому признаку (Греческая православная церковь Австралии, Сербская православная церковь Австралии и т. Д.), И даже отказ или нежелание использовать английский язык в сфере услуг. Тимоти Уэр, как и другие просвещенные православные писатели, оплакивает эту ситуацию: «Если [православные диаспоры] действительно верят, что Православие является истинной католической верой, то они не должны отрезать себя от неправославного большинства вокруг них, но как долг и привилегия, которую они должны разделять своим Православием с другими.«

Однако ограниченные меры, принятые до сих пор православной общиной в Австралии для борьбы с этим, — такие как создание в 1979 году Постоянной конференции канонических православных церквей в Австралии (SCCOCA) — не преодолели сектантского мышления церкви. который по-прежнему разделен юрисдикцией и воспринимается как собрание этнических клубов, которые редко занимаются проблемами общества, в котором живут их верующие (единственным недавним исключением является его протест против предлагаемых изменений в брачном законодательстве).

Что делать?

Как отреагировала Православная Церковь на этот кризис? На официальном уровне ответом не неожиданно было молчание или отрицание, повторение риторики виктимизации и закрепление менталитета оборонительной осады.

Тем временем значительная часть — возможно, большинство — греко-австралийцев во втором поколении, по сути, потеряла веру своих родителей и предков. Их ответ на отказ или неспособность церкви участвовать в серьезной самокритике и внутренней реформе заключался в том, чтобы уйти, уйти прочь, быть безразличным или относиться к церкви как к чисто культурному учреждению.Меньшинство, обычно с развитой религиозной чувствительностью, обращает внимание на другие церкви или на нерелигиозные группы, возможно, предпочитая идентифицировать себя как «духовные, но не религиозные».

Когда были попытки реформ, они почти всегда принимали решительно консервативный и реакционный оттенок. В качестве примера можно привести влиятельный толчок в православных богословских кругах двадцатого века к «возвращению к отцам» и созданию «неопатристического синтеза». Подобно более раннему католическому движению неотомизма, эти православные богословы стремились затронуть современные проблемы посредством восстановления древних и давно забытых источников (, ресурс ).В случае с православными это приняло форму восстановления святоотеческого свидетельства — писаний отцов Церкви, особенно с Востока, в период с четвертого по четырнадцатый века.

Это святоотеческое возрождение было по существу реакцией на (что воспринималось как) «вавилонское пленение» православного богословия в руках западных образов мышления в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Пытаясь «де-западнически» православного богословия, сразу после Второй мировой войны ряд видных богословов призвали освободить Православие из плена.

Первоначально, по крайней мере, это обновление было в основном ограничено группой русских мыслителей-эмигрантов, в частности Георгием Флоровским (1893-1979) и Владимиром Лосским (1903-59), чьи Мистическое богословие Восточной церкви (1944) часто рассматривается как своеобразный «справочник» неопатристического синтеза. Но довольно скоро влияние святоотеческого возрождения распространилось за пределы славянского православия, и в Греции оно усилилось в 1960-х годах. С помощью журнала Synoro («Граница») (1964-67) в качестве рупора небольшая группа богословов взяла на себя ведущую роль в пропаганде нового духа богословия в Греции.Возглавляемая Христосом Яннарасом и Джоном Зизиуласом, эта группа перевернула доминирующий западный стиль богословских исследований в Греции, заменив его тем, что стало известно как «теология 60-х», отличительными чертами которой были:

• понимание церкви как евхаристической общины;
• сильный интерес к апофатическому богословию;
• обожение ( theosis ) как судьба человека;
• новое открытие византийской иконографии;
• возобновление интереса к монашеству; и
• диалог с современными философскими течениями, такими как экзистенциализм и феноменология.

(Не лишним будет отметить, что нынешний архиепископ Австралии Стилианос часто считается членом этого богословского движения.)

Как и их российские предшественники, греческие богословы 1960-х годов считали себя верными наследниками религиозной традиции (в частности, мистической и святоотеческой традиции Востока), которую необходимо было очистить от прискорбных загрязнений западного богословия, особенно его (воспринимаемого) законничество и схоластика.

Оригинальность и креативность их вклада, а также его преобразующее влияние на православное богословие и за его пределами хорошо задокументированы. Но ограничения и слепые зоны их работы также становятся все более очевидными. Действительно, за последнее десятилетие православные богословы в Греции поставили под серьезный вопрос богословие 1960-х годов и призвали к более аутентичному и осознанному обновлению и реформированию Православной церкви. Это новое богословское движение, возглавляемое Пантелисом Калайцидесом, директором Волосской академии теологических исследований, имеет как негативное, так и позитивное измерение.

С другой стороны, он объявляет неопатристическое движение полным провалом в достижении обновления. Обращение к отцам, напротив, лишь мифологизировало святоотеческое богословие и породило нездоровый антизападничество, которое сделало Православную Церковь изолированной и консервативной до такой степени, что теперь она бессильна перед вызовами, которые ставит современный мир. Калайцидес резюмировал этот вопрос следующим образом:

«Знаменитый принцип« возвращения к отцам »часто понимался таким образом, что на самом деле он поощрял отступление к фундаменталистской интерпретации традиции, поскольку он часто способствовал очернению всего, что связано с Западом, и особенно западная современность… Действительно, знаменитое «возвращение к отцам» отца Флоровского было понято и истолковано … таким образом, одновременно научным и оборонительным, чтобы в конечном итоге укрепить веру в постоянное обращение в прошлое, с по гг. вместо того, чтобы смотреть в будущее с Отцами … Не только это, но и сделало православное богословие косноязычным и растерянным перед вызовами современного, современного мира ».

С положительной стороны, новое движение разработало ряд предложений, направленных на обновление жизни Православной церкви, чтобы она могла лучше справляться с проблемами, с которыми оно сталкивается на заре третьего тысячелетия.Самая неотложная из этих проблем — примирение с современным миром, особенно с его светским и плюралистическим характером. Как утверждает Калайцидес, «Православная церковь и ее богословие больше не могут игнорировать современность и действовать так, как если бы они жили в традиционных или досовременных обществах».

Калайцидес отмечает, что православная церковь может извлечь ценные уроки из творческого диалога с современным (а также постмодернистским) миром, такие как: признание вреда в националистическом понимании христианства; активное участие мирян в богослужении; отстаивание ценностей демократии и прав человека; переосмысление роли женщин в церкви; реабилитация ценности тела, телесности и сексуальности; и более тесное взаимодействие с теориями и открытиями науки.

Просто боготворить прошлое и демонизировать Запад больше не годится. Поэтому современные греческие богословы требуют радикального преобразования изнутри, нового синтеза, который будет опираться не только на святоотеческое свидетельство прошлого, но и на лучшее из постмодернистского секулярного мира. Этот синтез Востока и Запада вполне может включать в себя развитие в Православии «постпатристического богословия», богословия, которое выходит за рамки святоотеческой традиции, как не предпринималось ранее, но без отказа от духа святоотеческой эпохи.Это призыв к новому богословию и новой церкви — самокритичной и открытой для будущего. Но если призыв проигнорировать, последствия могут быть плачевными. Как предупреждает Калайцидес: «Если Православная церковь будет настаивать на отказе от всех изменений и реформ, часто во имя сохранения своего единства и стабильности, тогда эта церковь может однажды рухнуть на землю».

Я пессимистично оцениваю перспективы православной иерархии, прислушивающейся к этому спасительному предупреждению. Но это не единственная и даже не главная причина, по которой я решил покинуть Православную Церковь.Если бы единственными проблемами, с которыми столкнулось Православие, были перечисленные выше, я вполне мог бы последовать примеру Калайцида в доблестных, хотя и безуспешных попытках реабилитировать экклезиологического зверя изнутри. Мои оговорки, увы, гораздо глубже.

Против христианства

Мои сомнения теперь распространяются на основу христианской веры. Однако эти сомнения не являются чем-то особенным, поэтому я не буду на них останавливаться. Но, учитывая мое философское прошлое, я считаю, что стоит выделить два момента, которые часто упускаются из виду.

Первый из них касается логических и метафизических трудностей, созданных доктринами Троицы и Воплощения. Когда логический принцип такой же фундаментальный, как принцип непротиворечивости, который гласит, что никакое утверждение в форме « p , а не p » (например, «Джеймс женат, а Джеймс не женат») не может быть правда — игнорируется доктринами о том, что Бог есть один и три, и что Иисус Христос полностью божественен и полностью человеческий; для того, чтобы принять такие доктрины, требуются какие-то особенно веские основания или доказательства.

Это часто игнорируется философами, увлеченными кьеркегоровскими «прыжками веры» (где противоречие является не признаком замешательства, а откровением), а также евангельскими апологетами, которые не осознают, насколько велико бремя доказательства возложено на их плечи этих логических проблем: это не просто вопрос опровержения доказательной силы законов природы, но гораздо более серьезная задача опрокидывания законов логики.

Как хорошо известно философам религии, были высказаны различные предложения по устранению предполагаемой несогласованности, лежащей в основе Троицы и Воплощения.Но эти предложения неизменно требуют пересмотра или отклонения других фундаментальных логических или метафизических принципов (таких как «абсолютная идентичность», кажущаяся очевидной точка зрения о том, что идентичные объекты не могут различаться ни в каком отношении), и поэтому мы снова должны быть представлены чрезвычайно веские причины для отказ от этих принципов: от них нельзя отказаться легкомысленно или просто ради спасения «дегенерирующей исследовательской программы», такой как никейская христология.

Возникает вопрос, доступны ли такие убедительные или в подавляющем большинстве благоприятные свидетельства в поддержку основных принципов христианской веры.Учитывая историческую природу этих принципов, а также печально известные трудности и сложности определения значения и точности текстов Нового Завета, по крайней мере поначалу маловероятно, что можно будет построить дело требуемого убедительного характера. Был ли Иисус похоронен в гробнице? Был ли Иисус воскрес из мертвых? Верили ли первые последователи Иисуса в его воплощение Бога? Верил ли сам Иисус, что он Бог?

Эти и многие подобные вопросы обсуждались с самого начала христианского движения.Найти правдоподобный ответ, не говоря уже о том, что дает достаточные основания для внесения существенных изменений в нашу логическую структуру или систему мышления, — действительно сложная задача.

Не желая вступать в эти бесконечные дебаты, возможно, стоит добавить еще один недооцененный философский момент. При рассмотрении вопроса о том, был ли Иисус (или считался) Богом, современные читатели и даже историки нередко переносят современные предубеждения об отношениях между Богом и миром на древние общества, такие как палестинские евреи. община дней Иисуса.

Стандартная христианская метафизика, например, имеет тенденцию быть дуалистической: с одной стороны, есть Бог, высшая реальность, которая создала (физический и нефизический) мир из ничего ( creatio ex nihilo ), в то время как сам остается неоригинальным, (онтологически) независимым ( aseity ) и безусловным; с другой стороны, есть сотворенный мир, состоящий из нематериальных или ангельских существ (включая как хороших, так и плохих ангелов), и весь физический мир, упорядоченный в соответствии с фиксированными законами природы и состоящий из земли и моря, деревьев и растений, животные и вершина творения Бога — люди.Более того, существует фундаментальное разделение и различие, непреодолимая пропасть (или диастема , на языке греческих отцов церкви) между Создателем и творением: ни одно сотворенное существо никогда не сможет преодолеть это расстояние.

Но — и это то, что я хочу подчеркнуть — древние израильтяне не так видели мир. Их мир или метафизика имели больше общего со сложными эманационистскими схемами языческих неоплатоников, чем с дуализмом и даже деизмом многих современных христиан.Как и в стандартной христианской метафизике, неоплатонизм постулирует абсолютно простой (несложный) и единственный первопричинный принцип всего сущего во вселенной, который он называет «Единым». Но неоплатонизм также принимает степени бытия или уровни реальности, различные уровни, связанные эманацией (или процессом переполнения), в котором высшие порядки вызывают и объединяют низшие.

В системе Плотина, например, Интеллект (Разум, Nous ) является первым (вневременным) «продуктом» Единого; третья ипостась, онтологически подчиненная как Единому, так и Интеллекту, — это Душа ( Psuche ), которая порождает отдельный материальный космос; и самый низкий уровень реальности — это материя, где «материя» указывает на абсолютную бесформенность или непонятность.Божественность скорее расплывчата, чем далека. И если реальность воспринимается таким образом, то было бы не замечательно найти тех, кто находится на нижних ступенях «великой цепи бытия», поднимающихся на вершину, а те, кто наверху, временно обретают плоть, чтобы все исправить. внизу. Как объясняет Барт Эрман:

«В этом древнем образе мышления и человечество, и божественность находятся в вертикальном континууме, и эти два континуума иногда встречаются на верхнем конце одного и низком конце другого.Напротив, большинство современных людей, по крайней мере на Западе, думают, что Бог выше всех нас во всех отношениях и в бесконечной степени. Он совершенно Другой. И в Боге нет континуума ».

Эрман представляет редкий, но важный контраст между древней и современной метафизикой, чтобы показать, насколько сравнительно легко Иисусу было «стать Богом». В мире, где все полно богов, как, как сообщается, заметил Фалес, не обязательно быть «единосущным Отцу», чтобы считаться божественным, чтобы его можно было описать в возвышенных терминах как «Сын Человеческий» и «Сын Божий», или считаться достойным поклонения.Немного философии и истории философии имеют большое значение для демистификации божественности или обожествления Иисуса.

Против религии

Но я пришел отвергать не только православное христианство или христианство в более широком смысле — это также сама религия или, по крайней мере, институциональные формы религии, которые отчасти идентифицируют себя в терминах догм или доктрин.

Конечно, есть религиозные люди, церкви и общины, которые просто не озабочены теологией и вероучениями, вместо этого они посвящают себя практическим (филантропическим) или перформативным (литургическим) аспектам своей веры.Однако, как правило, эти люди и группы остаются привязанными, даже если только административно и незначительно, к центрам власти и власти, к высокоорганизованным органам, которые предписывают набор морали и доктрин в качестве маркеров идентичности, подпитывая бинарные оппозиции, разделяющие тех, кто . в из тех, кто из .

Пытаясь предложить альтернативу таким институциональным структурам, некоторые недавние массовые группы стремились разработать новые — и в особенности гибкие, экспериментальные и децентрализованные — способы быть церковью или религиозным сообществом, чтобы соединиться с современной, постмодернистской культурой и особенно «невоцерковленные».«

Так обстоит дело, например, с движением «возникающая церковь» Брайана Макларена и ассамблеями Питера Роллинза Ikon, которые стремятся искупить и заново изобрести религию, а не полностью избавиться от нее. Группа Роллинза Ikon, в частности, основана на представлении Деррида о «религии без религии», что свидетельствует об отходе от догматической (богооткровенной) веры, чтобы освободить место для более широкой концепции веры как квазитрансцендентального условия любого значимого взаимодействия. и общение.Это религия, переконфигурированная как этика и справедливость, как ответственность перед другим (воспринимаемая как святая, потому что она абсолютно уникальна: tout autre est tout autre ), но это религия без религии , без священников и догм, таким образом освобождая или обеззараживая религия из ее жестокого и отчужденного прошлого.

Это похвальные инициативы по созданию и выражению более привлекательных и убедительных форм религиозной веры. Насколько они убедительны, это другой вопрос, и стратегия Деррида, заключающаяся в отказе от веры или ее приостановке, вряд ли понравится тем из нас, кто не желает разделять миры разума и веры и считает ее великой. важность попытки прийти к хорошо аргументированной или рационально обоснованной позиции относительно богословских доктрин.В любом случае, моя критика в первую очередь нацелена на менее авангардных разновидностей религии, и в особенности те, которые имеют сравнительно стабильный и четко определенный набор убеждений по таким вопросам, как Бог или божественное, а также природа и цель. человеческой жизни.

Как философ, моя критика религии предсказуемо начинается с практики философии, но она не обязательно должна заканчиваться на этом и может быть распространена на любой образ жизни, наполненный любовью к мудрости и поиском истины.Полезной отправной точкой здесь является возражение Хайдеггера против самой идеи «христианской философии». Мартин Хайдеггер заявил: «Христианская философия — это круглый квадрат и недоразумение». В течение многих лет я был весьма озадачен этим утверждением и находил его почти абсурдным, если не оскорбительным, по отношению ко многим выдающимся современным философам (таким как Элвин Плантинга и Ричард Суинберн), которые являются христианами и стремились построить философию с отчетливо христианской точки зрения. .

Однако я пришел к выводу, что Хайдеггер не совсем пропагандировал атеизм, а всего лишь своего рода методологический атеизм в философии, который (под видом феноменологии) стремится обеспечить анализ бытия, независимый от и предшествующий ему. к анализу существ, предоставляемому любой из онтических, позитивных наук, включая теологию.

Я также пришел к пониманию логики, лежащей в основе этой методологии. Отчасти причина разделения философии и теологии Хайдеггером заключается в его взгляде на то, что философия более радикальна по своей природе, чем теология.Богословие на этой картинке не допускает радикальных или искренних вопросов: если мы начинаем с позиции веры, тогда наши вопросы или поиски начинаются с того, что мы уже нашли то, что они ищут, а именно Бога. Доминик Жанико в своей критике недавнего богословского поворота во французской феноменологии сделал то же самое: «Игра в кости загружена, и выбор сделан; вера величественно поднимается на заднем плане».

Философия, напротив, должна состоять в честном вопрошании, действительно следовании исследованию или свидетельству, куда бы оно ни привело.Тип мышления, который традиционно считался неотъемлемой частью философии, требует глубоких и пытливых вопросов и беспокойных и, возможно, даже бесконечных исследований, но без знания того, к чему приведут такие размышления и блуждания (чтобы не предвосхитить результат). Это то, что Хайдеггер представлял как тип мышления, который всегда в движении , путешествуя «по проторенной дороге» по обходным путям и даже тупикам, но без предопределенного конца.

Если мы хотим решать самые важные вопросы жизни и смерти новыми, интересными и плодотворными способами, требуется творческий и авантюрный дух, готовый время от времени отходить от общепринятого и привычного, чтобы свободно передвигаться по дорогам. путешествовал, изобретательно конструируя спекулятивные теории и экспериментируя с различными мифами, моделями и метафорами, например, Бога и мира.

Я бы не сказал, что приверженность — философская или религиозная — обязательно исключается такой методологией. Невозможно сказать, куда приведут чьи-то интеллектуальные путешествия, и человек вполне может оказаться (возможно, несмотря на все свои усилия) в «религиозном» пункте назначения (предоставив пока что вымысел о конечном пункте назначения).

Точно так же нет желания исключать возможность начать свое путешествие с религиозной точки зрения, особенно если кто-то думает, что в философии нет метафизически нейтральных отправных точек.Но существует тесная связь между тем, как человек путешествует, и тем, как или где он начинает и заканчивается в своем путешествии — одно неизбежно влияет на другое. В самом деле, если путешествие предпринимается в «скептических» рамках — в этимологическом смысле «вдумчивого» — поощряет открытый и вопрошающий, творческий и образный стиль мышления, без заранее определенной цели или конечной точки и движимый страсть к истине и смыслу, а не к незыблемой идеологии, которая никогда не может быть опровергнута (или даже оспорена) рациональными соображениями, тогда вопрос о том, начинаешь ли ты или кончаешь с «религиозной» позиции, фактически сводится к тривиальным деталям.

Проблема, однако, в том, что религиозная приверженность — традиционного вида, требующая верности вероисповеданию или «ортодоксальности» — препятствует или даже запрещает философские путешествия такого рода, как здесь предполагаются. Я был свидетелем этой досадной тенденции в своей области специализации — философии религии. Это поле в настоящее время пребывает в «догматической дремоте», в значительной степени вызванной консервативным и евангелистским течением христианской церкви. Христианские философы религии сейчас склонны подходить к своей работе с беспрекословным и самодовольным отношением к истине традиционного (никейского) христианства.Даже те, кто подвергает христианские верования критическому анализу, производят впечатление, по крайней мере, что они уже приняли решение еще до того, как началось их «исследование»; и нет ничего необычного в том, что высокая степень уверенности (попахивающая триумфализмом) проявляется по отношению к делу, которое они построили в поддержку христианского теизма (или его элемента, такого как голый теизм).

Учтите также тот факт, что в опубликованных результатах современного философа религии трудно найти какие-либо фундаментальные изменения или перевороты, такие как отказ от веры в Бога или отказ от какой-либо важной религиозной веры.Даже когда некоторые центральные теистические или христианские верования выдвигаются на рассмотрение (например, вера в доброту Бога при обсуждении проблемы зла), результаты предопределяются общими параметрами или рамками (в данном случае христианской мировоззрение), в рамках которого проводится расследование.

В связи с этим существует очень небольшая готовность выходить за рамки традиционного христианства — где под «традиционным христианством» я подразумеваю ту версию христианства, которая развивалась в трудах отцов церкви и представлена ​​символами веры первого тысячелетия, особенно таковыми. называемый «Никено-Константинопольский Символ веры» (который теперь обычно ассоциируется со вторым Вселенским собором 381 г.).Так называемые «еретические» богословия (арианство, несторианство), раздавленные властью церкви и государства, по-прежнему рассматриваются философами как ереси, а не как подлинные или живые возможности.

Не менее тревожно и то, что мало желания выходить за рамки христианской веры и исследовать нехристианские религии, особенно неавраамические и восточные религии, в духе искренней открытости, то есть с готовностью быть исправленными и просвещенными другими. , а не просто стремление доказать свою точку зрения или обратить своего собеседника в свою сторону (такая агрессия является профессиональным риском для философа).Чего не хватает, так это не только осознанного понимания нехристианских религий, но также подлинного взаимодействия и диалога с ними, где это предполагает внимательное слушание, отношение уважения и смирения и, прежде всего, готовность пройти, возможно, болезненный и разрушительный трансформация мировоззрения.

Но я подозреваю, что немногие христианские философы рассматривали бы диалог в таких терминах, то есть как нечто, что может радикально изменить чьи-то убеждения и обычаи.Это просто неприемлемый вариант для многих сегодняшних философов, которые поэтому ограничены вступлением в диалог с другими религиями (если они когда-либо делают это) преимущественно односторонним образом.

По этим причинам я пришел к выводу, что религиозная приверженность несовместима с философией. Любитель мудрости, philos-sophos , — это тот, кто никогда не перестает искать и задавать вопросы, даже если они становятся — подобно Сократу, «афинскому оводу» — раздражающим и приводящим в бешенство и подвергаются остракизму или осуждению со стороны своего общества.Духовная жизнь, практикуемая Сократом, не очень подходит для членства в церкви или какой-либо религиозной принадлежности в этом отношении, кроме, возможно, либеральных групп, таких как Ikon. По крайней мере, институциональные формы религии рано или поздно положат конец вопросам и потребуют ответов, поскольку именно ответы определяют границы и идентичность группы. Однако для философа ответы всегда подвижны и временны; единственные константы — это вопросы, и поэтому путь к мудрости должен быть уединенным.

В моем случае те, кто лучше всего осветил путь, были «писателями» в широком смысле слова, а не «профессиональными философами» (если это не оксюморон). И, в частности, группа блестящих, но относительно неизвестных (для англоязычной аудитории) греческих поэтов и романистов двадцатого века, писавших в разгар насилия и войн, преследований и тюремных заключений. Назову только два из них.

Во-первых, нетрадиционный левый Арис Александру (1922-78), который провел большую часть своей жизни в тюрьме или в ссылке за отказ подчиниться политической власти.Вскоре после того, как в 1974 году был опубликован его нашумевший и единственный роман To kibotio (The Mission Box), его спросили в интервью: «К какой политической партии вы принадлежите?» Он ответил:

«Я не принадлежу ни к какой партии или какой-либо политической группе. Я не являюсь членом какой-либо церкви. Я не исповедую никакой религии. Как я уже сказал ранее, Desmotes teide histamai tois endon remasi peithomenos . »

В этой древнегреческой фразе, которую можно перевести как «Я стою преданный, пребывающий в голосе внутри», есть что-то от духа Сократа.Как и Сократ, Александру призывает нас прислушиваться к нашему внутреннему daimon , прокладывая свой собственный путь и думая за себя, а не позволяя другим думать за нас.

Второй литературный персонаж, которого я хотел бы упомянуть, — это современник Александру Тасос Лейвадитис (1922-88), один из непризнанных великих деятелей современной греческой литературы. Ранняя поэзия Лейвадитиса находится под сильным влиянием доктринерского коммунистического мировоззрения, его участия в коммунистическом движении сопротивления во время Второй мировой войны и гражданской войны, а также его последующего содержания под стражей и ссылки в различных лагерях на Эгейских островах.

После поражения левых в гражданской войне, Лейвадитис постепенно отказался от своих прежних политических обязательств в пользу более мрачного, разочарованного поэтического видения, пронизанного экзистенциалистскими проблемами и квазирелигиозными образами. Даже по мере того, как религиозные тона и темы становятся все более заметными, никогда не бывает стремления к вероисповеданию или конфессиональной верности, а есть стремление вырваться из ортодоксальности всех видов, политических и теологических.

Послевоенный мир Лейвадитиса — это мир отчуждения и забвения, «мир, раздираемый на части / с заброшенным Богом, который ходит от двери к двери / просит о его существовании.«Путешествие в поисках смысла — не совместное или товарищеское, как это могло быть раньше, а одинокий и отчаянный поиск, преследующий потерянные причины и идеалы,« разбитые мечты и мертвую музыку », которые не дают спать поэту всю ночь. страстное, даже эротическое «стремление к Богу» в более поздних работах Лейвадица, часто напоминающее апофатическое течение в православном богословии и духовности, с его акцентом на тайну и непостижимость Бога. Но апофатизм Православной церкви ограничен ее катафатизмом . , его авторитетные позитивные заявления — камень преткновения для поколения, такого как Лейвадитис, преданного идеологией (левой и правой), которая не могла приспособиться к сложностям, капризам и слабостям жизни.

Если от этих руин и осталось какое-то божество, то это то, что раскрыто в «книгах» французско-еврейского писателя Эдмона Жабеса, для которого «Бог вопрошает Бога». Это священное, но уединенное блуждание в характерной форме выражено в одном из стихотворений Лейвадитиса из его шедевра 1985 года Фиалок за сезон , и я цитирую его здесь полностью:

Одинокие шаги

Есть, говорят, большое приключение для каждого из нас, но где мы его найдем?

пока пролистываем старые календари на случай, если что-то извлечем из лет —

верно, а что же на самом деле происходит? кто помнит, что случилось вчера? все туманно, запутано

утром хожу по развалинам двух войн, чтобы попасть на кухню за кофе

бродяги смотрят на уходящие поезда, и их глаза на мгновение осиротели

и это не дождь на застекленные залы ожидания на вокзалах, а плачущие невыполненные поездки

пьяниц шатаются под тяжестью бесконечности

за пределами дома ребенка замолкают преследуемые народные сказки

и женщина у окна такая грустная, что готова отправиться в небо

все туманно, запутанно — другие конструируют лицо из нашего для себя

кто мы? неизвестно, и лишь иногда в наших кошмарах мы находим часть нашего истинного Я —

руки, сморщившиеся от неуклюжих жестов

Фиолетовое сострадание сумерек, которое покрывает королевским кружевом дома для престарелых

Божественное право бедных на чужое имущество

одинокие шаги прохожего, которые напоминают вам всю вашу жизнь

и мой отец, который уже столько лет мертв, приходит каждую ночь и дает мне совет во сне, «но отец, — говорю я ему, — ты забываешь, что мы одного возраста»

о мое потерянное поколение — мы пошли большими дорогами, мы остались в середине

час нашей смерти написан на всех часах

друзей детства, где ты? с кем я теперь продолжу свои странствия в бесконечности? взрослые в кафе

сверчки вечером пытаются произнести невыразимое

мама открывала буквы шпилькой для волос

наша жизнь — это тайна, которую мы не можем разделить

печаль после обеда, как аромат старых книг

и каждый раз, проезжая мимо пешехода, мы как бы прощаемся со всей жизнью —

ты помнишь наши эротические моменты, Анна? Ваш секс, как полуоткрытая оболочка, заложенная далекой бурей

ваши груди два маленьких гелиотропа среди незабываемых утренних вещей —

революционера озабочены будущим, любители прошлого, поэты взяли на себя ответственность и за

человек.

когда-нибудь я совершу самоубийство драматическим образом: приглушенными словами из старых конспиративных дней,

ах, жизнь, рукопожатие с бесконечностью, прежде чем ты потеряешься навсегда

детей хорошо знают, что невозможное — лучшее решение

в то время как два музыканта с аккордеоном играют сейчас в сумерках на удачу

и их шляпы плавают,

кораблекрушение в музыке.

Н.Н. («Ник») Тракакис — старший преподаватель философии Австралийской католической философии. Его публикации включают The End of Philosophy of Religion и (как редактор с Грэмом Оппи) The History of Western Philosophy of Religion , тома 1-5. Он также пишет и переводит стихи, его последний сборник стихов: Внешний вид и реальность .Более ранняя, гораздо более короткая версия этого эссе была опубликована в греко-австралийской газете Neos Kosmos 24 октября 2015 года. Части этой статьи были повторно использованы с разрешения.

Высокая цена ухода из ультраортодоксальной жизни

Ночью года умерла Фейги Майер, ее тело лежало на Пятой авеню, пока оно не было покрыто всей кровью и тканями вокруг себя, согласно еврейской традиции , и отправлена ​​в Боро-Парк ее сбитым с толку родителям и их местному похоронному бюро.Женщины из общины оставались с ее телом всю ночь, умывая и охраняя его. Другие организовывали для семьи обеды на несколько недель, и община приходила к ним домой, чтобы помолиться в течение семи дней.

Утром в день похорон Фейги ее отец встал рядом с деревянным ящиком, в котором хранилось ее тело. Ее O.T.D. друзей сначала не пустили на службу, но один из них поговорил с парнем, похожим на вышибалу, на фронте и заверил его на идиш, что они не хотят никаких неприятностей.Они просто хотели оплакивать своего друга. Прежде чем отец Фейги начал панегирик на идиш, он обратился к ним, которые отличались отсутствием черных шляп и бороды. «Большое спасибо, что пришли», — сказал он. «Я ничего не готовил на английском, и мне очень жаль».

После похорон кедровая шкатулка, в которой хранилось тело Фейги, была доставлена ​​в Нью-Джерси, недалеко от главной дороги, напротив завода по розливу кока-колы, где она была похоронена среди других хасидов, что, кажется с уверенностью, является именно там, где она никогда не хотела быть.На надгробии написано ее имя — акростих, говорящий о том, как она страдала, как хорошо она была. Одна строка гласит: «Пусть псалмы, которые она читала с такой преданностью, принесут мир ее дорогой душе». Когда я посетил это место, рядом с ней была недавно засыпанная могила с временным маркером для ее сестры Сары. Две могилы были зрелищем, которое, хотя я знал, что этого следовало ожидать, заставило меня отступить и поднести руку ко рту. Я сказал каддиш по мышечной памяти, хотя мне и жаль, потому что я совершенно уверен, что Фейги не захотела бы этого.

Когда ее подруги покинули ее похороны, одна из них заметила, каким «зрелищным» была вся церемония, а затем они пошли в пиццерию, которую она любила, чтобы вспомнить ее. Некоторые из них позже сели на поезд в город, к месту, где приземлилось тело Фейги, месту ее последнего сопротивления этой жизни. Они снова стали тихими и мрачными, и они задались вопросом, сможете ли вы когда-нибудь действительно избежать обстоятельств, в которых родились. Что, если не станет хуже? Что, если ад на горячее? У них было только друг друга, чтобы помочь ответить на эти вопросы.В этом плане Footsteps во многом похож на организованную религию, которую она разработала, чтобы помочь своим членам выйти из нее: каждая существует, чтобы разобраться в совершенно загадочном мире. Но в то время как религия пытается убедить вас в том, что вы не одиноки, «Шаги» стараются успокоить вас, когда вы осознаете это.

Малки планировал на следующий вечер поужинать с Шмули и другим другом во французском ресторане Daniel на ее день рождения. Малки и Шмули любили узнавать о новой еде и вине вне ритуалов.Но настал день, и Малки почувствовал, что такая экстравагантная еда в свете новостей неприлична. Однако, когда она позвонила в ресторан, чтобы перенести его, она узнала, что он был забронирован настолько далеко, что они не принимали новых заказов. Свидание они сохранили.

В ту ночь они наслаждались жизнью, которой они почему-то еще жили, выйдя на другую сторону чего-то. С ними столько всего случилось, но они были молоды, и однажды количество лет, прожитых жизнью, которую они хотели, превысит количество лет, которые они прожили жизнью, которой они не хотели.Они втроем выпили пять бутылок вина, и когда пришло время ехать домой, Малки и Шмули решили вернуться в Бруклин на желтом такси вместо поезда. Сначала они остановились, чтобы высадить Малки, прежде чем направиться к дому Шмули, но когда Малки вышел из машины, она спросила Шмули, не хочет ли он подняться с ней наверх. Он вышел из машины, она взяла его за руку и повела вверх по лестнице, и с тех пор он остается с ней.

Позиции вероисповеданий по вопросам ЛГБТК: Восточная Православная Церковь

Структура Восточной Православной Церкви скорее соборная, чем монархическая.То есть все патриархи обладают равной властью в Церкви, и нет централизованного управления, из которого осуществляется юрисдикция. Однако Вселенский Патриарх Константинополя признан духовным лидером православных христиан и считается «первым среди равных». Православие как отдельная традиция берет свое начало во время церковных и богословских споров с Римско-католической церковью, которые привели к Великому расколу. в 1054 г. Литургия Восточного Православия отмечена ее эволюцией в монашеской традиции, при этом иконография играет ключевую роль.Сегодня Восточная православная церковь насчитывает 260 миллионов членов по всему миру. Оценки для Соединенных Штатов колеблются от одного до трех миллионов, в зависимости от того, как определяется членство. Православные церкви в Соединенных Штатах сотрудничают через Ассамблею канонических православных епископов Соединенных Штатов Америки.

ЛГБТК-РАВЕНСТВО

О СЕКСУАЛЬНОЙ ОРИЕНТАЦИИ И ГЕНДЕРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

Хотя восточные православные церкви являются автокефальными, существует консенсус относительно официальной политики ЛГБТК.Например, Греческая православная архиепископия называет гомосексуальность, помимо прелюбодеяния, супружеской измены, абортов и жестокого сексуального поведения, «аморальными и неуместными формами поведения сами по себе, а также потому, что они нападают на институт брака и семьи». Он добавляет, что «Православная церковь считает гомосексуальное поведение грехом». Точно так же Ассамблея канонических ортодоксальных епископов Соединенных Штатов заявляет: «Как прелюбодеяние и блуд, гомосексуальные акты осуждаются Писанием.”

Духовная традиция ортодоксии основана на отношениях помазанного (утвержденного) члена со своим духовным отцом / исповедником, который либо разрешает, либо запрещает доступ к таинствам. В результате сакраментальный доступ может быть снисходительным, и политика не всегда обеспечивается последовательной практикой от региона к региону. Однако существуют инклюзивные православные церкви и организации, выходящие за рамки канонической нормы Православных церквей. К ним относятся возникающая Православно-Католическая Церковь Америки, которая приветствует «людей на основе любви, а не категории», и светская организация Axios, спонсирующая православные службы в Бостоне, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и Вашингтоне, округ Колумбия.С.

Похоже, что у ведущих православных церквей США нет официальной политики в отношении вопросов трансгендеров. Хотя вопросы трансгендеров еще не получили официального разрешения совета епископов, изменение пола осуждается как оскорбление Божьего замысла в отношении каждого человека. Многочисленные представители духовенства неоднократно подтверждали это в проповедях и публикациях.

О Брачном равенстве

Восточная Православная Церковь не совершает и не признает однополые браки.Согласно заявлению Ассамблеи канонических православных епископов, «Православная церковь не может и не будет благословлять однополые союзы. В то время как брак между мужчиной и женщиной является священным институтом, установленным Богом, гомосексуальный союз — нет». Православное христианское учение о браке и сексуальности «прочно основано на Священном Писании, 2000-летней церковной традиции и каноническом праве, согласно которому брак состоит в супружеском союзе мужчины и женщины». Он добавляет, что «брак обязательно моногамный и гетеросексуальный.«

Несмотря на официальную позицию, опрос, проведенный в 2018 году Государственным институтом религиозных исследований (PRRI), показывает, что большинство, 66 процентов, восточно-православных христиан США поддерживают равенство в браке.

О ЗАПРЕЩЕНИИ ДИСКРИМИНАЦИИ

Восточная православная церковь не заняла официальной позиции по Закону о равенстве или другим вопросам, касающимся защиты от дискриминации для ЛГБТК.

ПО ЗАКАЗУ

Восточная православная церковь не рукополагает ЛГБТК открыто и не рукополагает женщин.Однако альтернативные организации, такие как Православно-католическая церковь Америки, посвящают и женщин, и ЛГБТК.

РЕСУРСЫ

• Инклюзивное православие, инклюзивный онлайн-ресурс, который одновременно ортодоксален в богословии и основан на радикальном послании Иисуса Христа.
• Православно-католическая церковь Америки, инклюзивная церковь, которая является частью универсальной («католической») церкви, основанной на традициях древнего («ортодоксального») христианства.
• Православные и геи, веб-сайт и онлайн-платформа для православных ЛГБТК, ищущих поддержки и убежища.

КОНТАКТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Ассамблея канонических православных епископов США
8 East 79th Street
New York, NY 10075
Веб-сайт: www.assemblyofbishops.org

Дорогой младший, Православие не оставляй

По радио прозвучала песня об ретроспективе, которая вчера привлекла мое внимание. Популярная современная христианская группа Mercy Me называет его «Dear Younger Me». Интригующий зацеп в том, что автор песен обращается к себе с советами: «если бы я тогда знал, что знаю сейчас» и «что бы я изменил, если бы услышал…» Еще до того, как песня закончилась, я думал о том, что бы я сказал в Письмо моему безвкусному молодому себе.Ответ пришел быстро: не отказываться от ортодоксальности.

Интересный мысленный эксперимент, не так ли? На последнем году обучения в колледже я начал идти на компромисс в отношении христианского учения. В основном потому, что я не знал достаточно, чтобы защитить свою веру. Итак, если бы я хотел предупредить себя в письме, которому чуть за двадцать, это было бы примерно так:

Дорогой младший,

Вина, болезненные переживания и давление, смешанные с сосредоточенностью на себе, побудят вас однажды отказаться от ортодоксальных христианских учений в обмен на либеральную евангельскую чепуху.Остерегаться.

Вот почему.

Блогосфера — это не Библия и не невеста Христа. Ни то, ни другое не является незаменимым в этой жизни.

Христианство состоит из двух тысячелетий согласованного церковного учения о моральной этике. Прежде чем вы решите обменять упомянутые два тысячелетия церковного учения на мнения нескольких популярных авторов (некоторые из которых практически не имеют формального богословского образования), внимательно прочтите, изучите первоисточники и подумайте о последствиях, прежде чем переходить к заключению, основанному на на твоих чувствах.

Ревизионистская сексуальная этика будет вашим самым большим соблазном. Это потому, что вы действительно любите своих друзей-геев. Вы хотите для них самого лучшего. В глубине души вы втайне чувствуете, что секс был разработан для брака между одним мужчиной и одной женщиной. Но вы не хотите причинять боль своим друзьям того же пола. К тому же вы будете бояться идти против толпы. Вы захотите, чтобы вас считали хорошим, любимым человеком. По правде говоря, ваше молчание может причинить еще больший вред.

Прежде чем принять решение «примирить» однополые отношения и Священное Писание, подумайте об истории, социальных науках и сложности аргументов.Отнеситесь серьезно к аргументам пастора Сэма Оллберри в его книге Is God Anti-Gay ? И сделайте себе одолжение и посмотрите историю Розарии Баттерфилд.

Протест против несправедливых социальных и экономических структур приветствуется и поощряется. Но будьте осторожны, доверяя обновленной теологии освобождения под прикрытием социальной справедливости. Идеальное утопическое общество недостижимо, пока человечество остается падшим.

христиан умирают на Ближнем Востоке и в других уголках мира.Мало кто из ваших прогрессивных друзей-христиан протестует или даже замечает это. Вероятно, это потому, что это разрушает сложные повествования об их христианских угнетателях и преследованиях. Не игнорируйте убийства, заключения, изнасилования и пытки ваших братьев и сестер за границей. Помните, что Михей 6: 8 относится и к преследуемой церкви.

Помните тот прогрессивный церковный фонд, для посещения которого вы собирались переехать в Ричмонд (среди прочих глупых причин)? Да, не получается. Рост церкви зависит от консервативного богословия.Газета Washington Post опубликовала это исследование на тему «Либеральные церкви умирают. Но консервативные церкви процветают ». (Вот рецензируемая статья о росте и упадке канадской церкви.)

Хотя и не идеален, Израиль не является колониальным угнетателем пострадавших палестинцев, его изображают некоторые евангелистские деятели левого толка. Когда-нибудь вы увидите собственными глазами, что демократия, права человека и религиозная свобода процветают в Израиле, умирая при этом почти повсюду на Ближнем Востоке.

С другой стороны, республиканская политика не эквивалент консервативных христианских ценностей. Позже возникнет соблазн объединить эти два понятия, чтобы выиграть выборы у либералов. Это действие — такая же большая опасность для вашей души, как и отказ от ортодоксальности. Делать. Нет. Делать. Это. Персонаж имеет значение независимо от того, какую сторону политического прохода представляет кандидат.

Не бойтесь суда общественного мнения. Несмотря на то, что давление тяжело переносить, бойтесь прежде всего суда Всемогущего Бога.

Наконец, дорогой младший, тебе есть чему поучиться. И в 29 лет ты все еще учишься.

Смиренно,

Челсен

П.С. Ваши родители не такие глупые люди, как вы думаете. Цените, что они испытали преобразующую благодать Бога до такой степени, которую вы не понимаете, и делают все возможное, чтобы хорошо вас научить. Скажи спасибо.»

(Примечание редактора: эта запись изначально была опубликована в блоге Faith & Chelsen на сайте Patheos и перепечатывается с разрешения автора.)

Показать комментарии Показать теги

Опасность нелюбимого православия: мы бывали здесь раньше!